Но никто не обращал на него внимания.

3

Шторм ревел, неистовствовал. Пакетбот трепетал, как мышь в когтях у коршуна. Тайфун, подобно хищной птице, кружил его по океану уже второй месяц.

Жалобно стонала обшивка под натиском морских валов, хлопали и с треском рвались паруса… Градины, тяжёлые, как мушкетные пули, колотили по палубе, по людям, вцепившимся в леера. С ужасом вглядывались они в свистящую, ревущую мглу, окружающую корабль.

– Обе вахты на вахту! Все наверх! – орал Ваксель, пытаясь перекричать бурю. Отдавать эту команду было бессмысленно: все, кто мог держаться на ногах, и так были наверху. Когда судно терпит бедствие, страшно оставаться в каюте или в кубрике – потолочная переборка начинает казаться крышкой гроба.

– Надо было оставаться у берегов Америки, зимовать там! – сетовал Ваксель флотскому мастеру Хитрово. – Это Беринг виноват, что не остались мы там, не переждали время штормов…

– Теперь поздно жалеть о свершившемся, господин лейтенант! – отозвался Хитрово. – Нам остаётся молиться, чтобы мы остались живы!

– Да, вы правы: люди мрут, как мухи… Сколько у нас умерших?

– Вчера двоих в море спустили, нынче ещё троих…

– Святая Бригитта! Помоги нам! Мы плывём, как кусок мёртвого дерева…

Хитрово тоже зашептал молитву.

В эти дни на пакетботе молились все: офицеры, морские служители, солдаты и работные люди.

– Pater noster qui es in coelis…[98]– умолял о спасении даже всегда равнодушный к вере Стеллер.

Впрочем, и угроза гибели корабля не переменила его непростой нрав. Молясь, он не переставал сыпать упреки в адрес морских офицеров, которые неспособны управлять судном и всех их хотят погубить. Трясущимися руками сикось-накось он умудрился записать в своем дневнике: «Ваксель и Хитрово предали и продали всех… Плывем с Божьей помощью, куда нас несет разгневанное небо. Вследствие ужасающих волн и качки, все на корабле ополоумели. Молимся горячо и много; но проклятия, накопившиеся за десять лет пребывания в Сибири, лишают нас возможности быть услышанными… Все пали духом и не знают, что делать…»

Беринг был уже не в силах встать с постели. В дни бедствия он приказал сделать складчину – морской обычай сбора денег для строительства церкви во имя спасения от морской пучины.

– На какую церковь собирать будем, господин капитан-командор? – недовольно спросил Ваксель. – Мы с вами – протестанты, матросы у нас – православные, а чукчи-толмачи и вовсе – язычники…

– И те, и другие – все мы братья во Христе… – прошептал командор.

– Это богохульство. Какие язычники нам братья?

– Все мы в руках Божьих… Не упрямьтесь, Свен, хотя бы перед лицом смерти. Пусть православные собирают на церковь Петра и Павла, а я отдаю свой пай на строительство кирхи в Выборге…

Ваксель поморщился, но спорить не стал.

Тут же организовали сбор денег, и о, чудо, через некоторое время раздалось сразу несколько голосов:

– Земля!

– Вижу берег, прямо по курсу!

– Камчатка! Ура! Ура!

– Это же окрестности Авачи!

На какое-то время шторм, точно играя с ними, стих. В зрительную трубу хорошо стали видны отвесные береговые скалы и тучи птиц над ними.

Уныние, только что царившее на пакетботе, сменилось безудержным ликованием. Все обнимались, целовались, поздравляли друг друга. Из трюма выкатили оставшийся бочонок с казёнкой и впервые за последний месяц обнесли всех чаркой.

Торжествующий Ваксель, не разбирая чинов, собрал всех, кто мог двигаться, в каюте капитана.

Решали: надо высаживаться на берег для пережидания бури или нет…

Консилиума не вышло.

В первые же минуты Ваксель не удержался и похвастал:

– Мало найдется моряков, кто в такой шторм вывел бы корабль так точно к намеченному месту, как это сделали мы…

Хитрово поддакнул. Беринг промолчал.

Овцын рискнул возразить:

– Думаю, что радость господ офицеров преждевременна. Не Камчатка это. Берег пустой, и леса не видно. Да и птицы какие-то непуганые…

Ваксель взъярился:

– Молчать, матрос, пока не спрашивают! Иначе прикажу вам выйти вон…

Тут прорвало Овцына. Обычно сдержанный, он не стал стесняться в выражениях:

– Может, и остальным нижним чинам прикажете покинуть каюту? Или корабль оставить вовсе? Сами, лейтенант, будете паруса рифовать?

Воцарилась тревожная пауза:

– Да это бунт… – зловеще произнес Ваксель.

– Это правда, – не отступал Овцын.

Матросы, бывшие рядом, переглянулись: «Хрен с перцем сошёлся!»

Все ждали, что скажет Беринг. Прежде он всегда защищал Овцына, но теперь не вступился. Почувствовав свою безнаказанность, Ваксель приказал:

– Матросы, вяжите смутьяна! – и взялся за тесак.

Никто не пошевелился.

– Я вам приказы…

В этот момент дверь распахнул вахтенный с криком:

– Нас несет на скалы! Полундра!

Все, за исключением немощного Беринга, бросились на палубу.

Там бушевал новый шквал. Он ухватил пакетбот за обрывки парусов, как хватают тонущего за волосы, и стремительно волок его к берегу.

Ваксель не ожидал такого поворота, растерялся. Его уверенности как не бывало. Как будто вдруг его оставила всякая надежда чем-то помочь кораблю, спасти людей, находящихся на нем. Окатываемый с ног до головы переливной волной, он мертвой хваткой вцепился в мостик и тупо глядел на скалы, вырастающие прямо на глазах, словно кто-то выталкивал их из пучины навстречу судну.

Овцын метнулся к штурвалу, крикнул вахтенному:

– Так держать! Влево не ходи!

Услышав команду, матрос оставивший было штурвал, приободрился, откликнулся:

– Есть так держать! Влево не ходить!

«Святой Петр» уменьшил крен и пошел ровнее. Каким-то невообразимым образом ему удалось проскочить между острыми рифами и очутиться в тихой лагуне в нескольких кабельтовых от пологого берега.

Высадка заняла несколько дней. Здесь особенно отличился Стеллер. Благодаря тем травкам, что непрестанно жевал, он оставался самым здоровым во всей команде. Первым очутившись на острове, натуралист подстрелил дюжину куропаток, которых тут же переправил на корабль. Насобирал противоцинготных трав и сварил для больных настой. Он вырыл первую землянку для больного командора.

Когда все, кто был ещё жив, очутились на суше, у «Святого Петра» оборвался якорный канат, и пакетбот выбросило на берег.