— Итак? — требовательно поинтересовался Резвун.

— Итак, мы будем здесь стоять и сухари жевать, или пойдем вперед? — незамедлительно огрызнулся дворф. — Есть у вас большой, надежный фургон?

— Есть, — подтвердил Резвун.

— А найдется побольше дерева? Больших бревен, которыми вы подпирали каменные стены?

Резвун огляделся и задумчиво кивнул.

— Ну так тащите сюда все дерево, что найдется, да прихватите самые крупные и надежные фургоны, да выставьте всех парней строем по дороге на север, — приказал Айвен.

— Так в чем же состоит план твоего брата? — удивился Резвун.

— Пожалуй, лучше будет, если я тебе позже расскажу, — ответил он. — Мы же не можем стоять здесь да разговаривать, пока твой король умирает, да к тому же… — Айвен прервался, взглянул на хихикающего Пайкела и продолжил: — К тому же если ты услышишь, то решишь, что нам лучше дождаться дружины.

— Хе-хе-хе! — подтвердил Пайкел.

Час спустя сотня дворфов и Реджис покинули заставу, таща громадные фургоны, до отказа заваленные прочным деревом. Лишь Пайкел не тащил фургон и даже не шагал. Дворф переходил от одной повозки к другой, перемещаясь через дерево при помощи магии друидов, присматривался к каждому куску, раздумывая, как он подойдет для его плана и хихикал. Пайкел не переставал хихикать, несмотря на всю серьезность положения — на то, что шли они в безнадежный бой.

Кэтти-бри сидела при свете единственной свечи и смотрела на Бренора, обожаемого отца, покоившегося на ложе. Его лик был пепельно-бледным, и она знала, что бледность не была игрою освещения. Грудь Бренора еле вздымалась, а повязки, что лишь недавно переменила Кэтти-бри, вновь пропитались кровью.

Снаружи опять ударил камень, затряслась земля, но Кэтти-бри даже не пошевелилась, ибо удары камней не стихали. Камнепад участился, стал более неистовым. Приблизительно каждый двадцатый раз на город кидали не камень, а котел, в котором пылало пламя, разрушительными потоками расплескивавшееся вокруг. Три горящих снаряда уже попали в башню волшебника, и Дагнаббит предупредил, что сооружение вот-вот обрушится.

Однако Бренора оставили на прежнем месте, ибо идти было некуда.

Кэтти-бри сидела и смотрела на приемного отца, вспоминая былые радости, все то добро, что он для нее сделал, и все приключения, которые они сообща испытали. Ум подсказывал ей, что конец близок, хотя она отвергала подобные мысли всем сердцем.

Говоря начистоту, смерти Бренора ожидали, ибо едва он испустит последний вздох, как все уцелевшие выползут из укрытий, из-за разрушенных стен, и» предпримут отчаянную попытку прорваться на юг. То была единственная, пусть и призрачная, надежда.

Но Кэтти-бри с трудом могла примириться с мыслью о том, что ожидала смерти Бренора. Не могла она примириться и с тем, что вскоре прервется дыхание стойкого старого дворфа, ибо она всегда верила, что Бренор переживет ее.

Некогда она уже видела, как дворф падает в провал, и полагала тогда, что гибель Бренора неминуема. Тогда, верхом на драконе, пронесся он в лощину Мифрил Халла. И Кэтти-бри вспомнила непередаваемую боль и пустоту в сердце, чувство беспомощности и нереальности происходящего.

Она вновь испытала те же чувства, что не оставляли более места для надежды.

Тут женщина почувствовала, как сильная рука легла ей на плечо, оглянулась и увидела Вульфгара. Варвар обнял Кэтти-бри за плечи, и она прижалась щекою к его сильной груди.

— Хотел бы я, чтобы вернулся Дзирт, — тихо произнес Вульфгар, и Кэтти-бри подняла на него взор. — И чтобы с ним вернулся Реджис, — добавил варвар. — Тогда мы вместе встретили бы конец.

— Конец Бренора?

— Конец всего, — уточнил Вульфгар. — Либо окончательный прорыв на юг, либо конец осады. Было бы неплохо.

Ничего более не промолвил варвар. Да и не стоило говорить. Их чувства были сходны, и каждый предавался подобным воспоминаниям.

И продолжался наверху камнепад…

— Сколько там всего орков? — спросила Тарафиэля Инновиндиль.

Эльфы удалились далеко от Лунного Леса, пролетев целую ночь напролет на крылатых скакунах. Эльфийке приходилось кричать, но ее голос звучал приглушенно, отнесенный в сторону порывами ночного ветра.

— Их достаточно, чтобы подвергнуть наш дом опасности, — уверенно ответил Тарафиэль.

Эльфы достигли предгорья к югу от Низин и рассматривали сотни костров, горевших на стоянках орков, и пламя, захлестнувшее городские постройки, среди которых особенно выделялась одинокая башня, столь необычная для здешних мест.

Эльфы уселись на высокий обрыв, чтобы было удобней беседовать.

— Мы не в силах им помочь, — сказал Тарафиэль более сострадательной спутнице, едва они устроились на скале и эльф смог разглядеть выражение лица прекрасной эльфийки. — Даже если мы доберемся до Лунного Леса и призовем к оружию весь клан, мы не сможем вернуться вовремя и не сможем обратить ход битвы на пользу осажденным. Не следует даже пытаться, — добавил Тарафиэль, разглядев недоверие на лице Инновиндиль. — Прежде всего мы в ответе перед лесом, что почитаем нашим домом, и если рать тьмы свернет на восток и пересечет реку Сарбрин, то на наши земли вскоре придет война.

— Твои слова верны, — согласилась Инновиндиль. — Однако я полагаю, что нам следует прийти в город и, возможно, попытаться избавить от неминуемой гибели хотя бы нескольких, Прежде чем на город падет тьма.

Тарафиэль покачал головой, и его лицо приняло выражение столь непреклонное, что и места не оставалось для дальнейших споров.

— Каждый дюйм пути будет пронизан стрелами орков, — возразил он, — и разве удастся принести кому-нибудь добро, если они сразят Заката и Зарю? Кто тогда полетит на восток и предупредит наш народ?

Эльф уделил этому доводу особое внимание, хотя Инновиндиль не нуждалась в убеждении. Эльфийка понимала, в чем состоял ее долг, и, самое главное, она осознавала предел своих возможностей. Инновиндиль знала, что предотвратить разразившееся на юге бедствие не в силах ни ее самой, ни ее друга, да и не в силах целого клана, если говорить честно.

Зрелище гибели Низин причиняло боль Инновиндиль, причиняло боль им обоим, ибо хотя эльфы Лунного Леса не были друзьями ни одному из людей, что населяли окрестные земли, но не были они людям и врагами.

А потому оставалось лишь наблюдать…

Нелегко давался и без того трудный подъем — во многом из-за боли в распухшей лодыжке. Раз за разом Дзирт подтягивался на руках по длинному, узкому, самой природой созданному лазу, догоняя последние отблески догорающего дня, что мерцали наверху.

Догорающего дня…

Дроу замер, преодолев более половины подъема в три сотни футов. Самое неприятное заключалось в том, что Дзирт знал: меркнущий дневной свет у него над головой был светом не первого, но следующего за ним дня с тех пор, как он впервые ступил в пещеру. Эльфа воистину потрясли размеры катакомб. То было обширное переплетение подземных ходов, и в поисках выхода на поверхность ему пришлось пробродить там почти два дня. Следуя за потоками свежего воздуха, дроу наткнулся на немалое количество тупиков, ведущих вниз шахт и слишком тесных лазов наружу.