каждой в приемные дни, между 5-ю и 7-ю часами вечера. Считалось достаточным это сделать раз в год. Младшие начинали, старшие отвечали.

Для того чтобы узнавать жену своего товарища на улице и в публичных местах, те же ежегодные визиты к полковым дамам должны были проделывать и все офицеры. Для молодежи это была довольно тяжелая повинность. Для храбрости отправлялись обыкновенно по двое на одном извозчике. Покончить с этим делом нужно было до второй половины ноября, до полкового праздника. Тогда же, до праздника, полагалось быть у жены командира полка.

Как сейчас помню мой первый визит в командирский дом, визит не так чтобы очень удачный.

Когда я вышел в полк, командиром был Г.А. Мин, сам хотя и человек скромного происхождения, но по жене, рожденной княжне Волконской, принадлежавший к самому большому петербургскому свету и любивший всякий блеск и великолепие. В жене его, Екатерине Сергеевне, наоборот, не было ничего «гранд-дамистого», и видом, манерами и платьями она очень напоминала какую-нибудь тульскую помещицу средней руки. Была еще дочка, Наташа, тоже очень милое и скромное существо. Тем не менее благодаря вкусам хозяина командирский дом был поставлен на очень широкую ногу, и даже командирские денщики, вместо обыкновенных белых солдатских рубашек, в торжественных случаях облекались в ливрейные фраки и красные жилеты.

Приемный день у Екатерины Сергеевны был суббота. С визитом я отправился, сколько помнится, в одиночку. Уже подходя к подъезду, мне сильно не понравилось, что весь двор был полон карет. Были и придворные. Автомобилей в то время еще не водилось, по крайней мере, в общем обиходе. Вошел я в швейцарскую, сняли с меня пальто, и я, как полагалось, в самом новом сюртуке, с длинными штанами, с шашкой через плечо, левая рука в белой перчатке, по очень скользкому паркету, со сдавленным сердцем, пошел на пытку. Прошел две пустые залы и подошел к большой гостиной, откуда слышались оживленные голоса. Для бодрости я шел довольно быстро. Гостиная была не очень большая и для робкого визитера весьма подло устроенная. Около двери был поставлен большой резной красного дерева «трельяж», надо полагать еще времен Александра I, когда он наследником командовал Семеновским полком и жил в этом доме. Трельяж этот, как ширма, заслонял от входившего всю гостиную, со всеми гостями. А когда его обогнешь на быстром ходу, тут думать уже некогда. Еще несколько шагов – и ты в самой гуще. Я смутно видел, что сидели какие-то дамы, стояли какие-то генералы, несколько офицеров других полков, двое или трое наших; видел круглый чайный стол, не с самоваром, а с серебряной спиртовой машинкой, вокруг него какие-то девицы и люди в штатском.

Хозяйку дома, Екатерину Сергеевну, я как-то мельком видел, но, конечно, не узнал и бодрым шагом направился к первой даме, которая мне показалась самой подходящей. И конечно, не попал. Шаркнул ножкой, чмокнул даму в ручку, а потом, как полагалось в собрании, стал обходить всех гостей, с правого фланга, приговаривая: подпоручик Макаров, подпоручик Макаров… Руки, конечно, не протягивал.

Ждал, чтобы мне ее подали. Это я твердо знал еще с детства. Потом вышло самое скверное. Сел я на какой-то хрупкий золоченый стул, и одна из девиц принесла мне чашку чаю (отнюдь не стакан, на светских приемах стаканов не давали) и принесла еще маленькую фарфоровую тарелочку с печеньем. Я вежливо поблагодарил и взял. Сижу. В правой руке у меня чашка, а в левой фуражка, перчатка и тарелка. Очень неудобно. Чтобы попробовать печенье, нужно поставить на пол чашку, что делать не принято. Чтобы глотнуть чаю, нужно как-то избавиться от фуражки, перчаток и тарелки. Но куда же их деть? Можно было, конечно, положить фуражку на колени, в нее сунуть правую перчатку и наверх водрузить тарелку. Но проделать это одной левой рукой, затянутой в перчатку, без долгой предварительной практики и с неспокойной душой было здорово трудно. Я и не решался и сидел так довольно долго с самым мрачным видом. Наконец одна очень молоденькая девица сжалилась надо мной, отобрала у меня чашку и тарелку и увела меня беседовать к окнам. По дороге я еще услыхал, как одна из дам сказала другой, показывая на меня глазами: «Pauvre garçon»[35]. Сказала тихо, но я расслышал. Беседа наша у окна походила больше на вопросник.

– Вы давно в полку?

– Пять месяцев.

– В какой вы роте? Рано приходится вставать утром… Вот я бы не могла так, и т. д.

Через несколько минут я восстановил душевное равновесие и, не прощаясь, выскользнул из гостиной. Спасительницей моей оказалась племянница Екатерины Сергеевны, Ольга В., с которой потом мы сделались большими приятелями и часто вспоминали мой первый выход в «большой свет».

Уже после первой зимы в Петербурге я понял, какие я в тот памятный день совершил крупные тактические ошибки. Во-первых, входить быстро можно в казарму, а в гостиную следовало входить медленно. Торопиться некуда. Войдя, рекомендовалось остановиться на пороге и сообразить, так сказать, план кампании. И первым делом выяснить, кто хозяйка и где ее местоположение. К ней нужно было направиться и приложиться к руке. Здороваться полагалось только со знакомыми, а незнакомым дамам полупоклон, а мужчинам ничего. Головной убор можно было свободно положить рядом на ковер. От чашки чая благоразумнее было вежливо отказаться, а уж тарелку с печеньем, когда ее некуда поставить, иначе как на пол, принимать и вовсе не следовало. И вообще такой визит лучше было проделать стоя, подойдя к кому-нибудь из знакомых.

Но всякое знание приобретается опытом, не исключая и познаний в светском обращении.

Еще более яркий случай имел место с одним из однополчан, но уже в доме совершенно другого типа. Дом этот был большой, с многочисленными дочками, племянницами и подругами. В доме держались русских обычаев, и пятичасовой чай пили в большой столовой, за длинным столом. На столе честно стояли всякие пироги и торты, и мужчинам полагались стаканы. И гости прямо шли в столовую. Приятель мой явился в дом в первый раз и чувствовал себя смущенно. Он честь честью первым делом подошел к хозяйке, тут все было начистоту. Дама за самоваром, она и есть хозяйка, а потом решил всех обойти и всем отрекомендоваться. За столом сидело человек двадцать пять и обход занял минут десять. Чем дальше он подвигался, тем напряжение увеличивалось. Некоторые гости были заняты разговором и не видели, что кто-то стоит за стулом и жаждет представиться…

– Дядя Коля!.. дядя Коля, с тобой здороваются…

– А… что… где? Ах