Но тревожны были не только внешние обстоятельства продвижения состава. В ночь на 16 октября Сергию внезапно стало плохо: температура подскочила почти до 40 градусов, бред. В ожидании худшего больного причастили. Митрополит Николай, бывший в эти напряженные минуты рядом с Сергием, передавал потом слова митрополита: «Я готов к смерти. Да будет воля Божия во всем». Однако через день болезнь так же неожиданно отступила. Когда эшелон стоял в Пензе, приходил военный врач, осмотрел митрополита и сказал, что его здоровье опасений не вызывает и он может следовать далее. Понемногу успокоились и бывшие рядом с митрополитом Сергием люди.

Поздно ночью 19 октября 1941 года, в воскресенье, эшелон наконец-то прибыл в Ульяновск, в то время небольшой приволжский провинциальный городок, принявший тысячи эвакуированных. Здесь практически не было заводов и фабрик, а для жителей диковинкой по-прежнему оставался автомобиль. Но с появлением эвакуированных заводов и учреждений, тысяч и тысяч людей жизнь этого города резко преобразилась. Всех необходимо было обеспечить жильем, работой и пропитанием.

Первые несколько дней по приезде Сергий и сопровождавшие его жили в вагоне, в котором прибыли из Москвы. Затем нашли небольшую квартиру в городе, куда Сергий и переселился. Городские власти предложили для нужд патриархии отдельный особняк, но от него пришлось отказаться из-за дальности расположения от центра и плохого с ним сообщения.

Первое соборное богослужение, в котором приняли участие прибывшие в Ульяновск священнослужители во главе с митрополитом Сергием, состоялось 26 октября в маленькой кладбищенской церкви. Храм еще недавно принадлежал общине раскольников-григорианцев, но служивший в нем молодой иеромонах принес покаяние и вместе с общиной перешел в Патриаршую церковь. В течение последующего месяца здесь регулярно проходили богослужения. Однако по своим размерам кладбищенская Воскресенская церковь не подходила для соборных богослужений, на которые день ото дня собиралось все больше верующих, прослышавших о приезде в Ульяновск главы православной церкви.

Начался поиск более подходящего церковного здания. Но это было трудно сделать, поскольку большинство из действовавших в городе до революции храмов было снесено. Гигантская статуя Ленина возвышалась на самом высоком месте города, где когда-то был собор. Сквер был разбит на месте древнего Воскресенского храма. Две городские церкви — Ильинская и Германовская — не были еще снесены, хотя давно уже бездействовали. Однако они были настолько исковерканы, что привести их в порядок представлялось проблематичным. Действовал только один зарегистрированный православный приход, имевший в своем распоряжении храм очень небольших размеров. Другие сохранившиеся культовые здания были либо перестроены и приспособлены для иных нужд, либо пребывали в небрежении и запустении. Не было и зданий, которые можно было бы в короткий срок отремонтировать и в дальнейшем использовать для культовых целей. После долгих и безуспешных поисков решено было переоборудовать под патриархию бывший костел на улице Водников (бывшая Шатальная, 15), использовавшийся в то время под общежитие.

В течение двух недель был произведен ремонт. Верующие в изобилии принесли в храм иконы, покрывала, церковную утварь. В преддверии первого богослужения в новом здании митрополит Сергий 24 ноября обратился к пастве с третьим патриотическим посланием «Близок час нашей победы». «У русских людей, у всех, кому дорога наша отчизна, — говорилось в нем, — сейчас одна цель — во что бы то ни стало одолеть врага. У истинного патриота не дрогнет рука для истребления фашистских захватчиков. Сердце христианина для фашистских зверей закрыто, оно источает только уничтожающую смертельную ненависть к врагу»[189].

30 ноября 1941 года главный престол нового храма был посвящен самой чтимой в бывшей Симбирской губернии Казанской иконе Божьей Матери. Новая церковь получила название Казанского патриаршего собора в городе Ульяновске. На втором этаже отремонтированного здания были устроены покои для митрополита. 19 декабря в них въехал митрополит Сергий. Сюда же въехал и управляющий делами Московской патриархии протоиерей Н. Ф. Колчицкий. Отныне этот дом стал центром Русской православной церкви на долгие 22 месяца эвакуации.

Не так много осталось документальных свидетельств пребывания митрополита Сергия в Ульяновске. Как рассказывают очевидцы, он сохранял обычный для себя распорядок дня, заведенный со дня монашеского пострижения: вставал в пять утра; вычитывал положенные правила; совершал часовую прогулку на свежем воздухе, рекомендованную ему врачами; затем завтракал и в девять часов утра начинал прием посетителей; затем — рассмотрение неотложных церковных дел. В три часа дня — скромный обед, а после небольшого отдыха — чтение поступавшей корреспонденции и подготовка ответных писем и церковных документов, чтение Библии — так называемый библейский урок. Вечером — скромный ужин, к которому приглашались все бывшие в тот момент в доме и за которым велись задушевные беседы. И так день за днем.

Особо любимым местом, где гулял митрополит Сергий в хорошую погоду и когда позволяло самочувствие, стали волжские откосы — Старый и Новый венцы. Бывало так, что во время этих прогулок к нему подходили верующие: кто-то делился бедами и заботами, кто-то просил помощи. Со всеми митрополит беседовал, всех утешал и благословлял, а просящим отдавал все, что было при нем. Вспоминают, что однажды к нему подошла незнакомая женщина, как оказалось, вдова, потерявшая не только мужа, но и детей. Сергий хотел было дать ей денег, но их уже не было, и тогда он снял с руки и отдал ей свои золотые часы.

В декабре 1941 года враг был остановлен около Москвы, первые военные победы Красной армии похоронили надежды немецко-фашистских захватчиков на повторение европейского блицкрига. В освобожденных районах можно было воочию убедиться в том, какой «новый порядок» несли фашисты народам Советского Союза, в том числе и в отношении религии, верующих, церковных организаций.

Информация об этом была представлена митрополиту Сергию, и он спешил оповестить свою паству о том, что творилось на ранее оккупированных территориях: «Храмы разрушены. Взорван, например, единственный в своем роде памятник церковного зодчества, знаменитый храм в Новом Иерусалиме, копия храма Воскресения в старом Иерусалиме. Взорван древний собор в Можайске. Множество церквей разрушено в Калининской области, в Верейском, Боровском и других районах; церкви, больницы и другие благотворительные и культурные учреждения преданы огню, причем в них заживо сожжены и лежавшие там больные, и раненые красноармейцы. По улицам расставлены виселицы с висящими на них трупами граждан, повешенных, по звериному обычаю фашистов, лишь „ради острастки населения“, иначе говоря, повешенных заведомо без личной вины. Все, что можно взять, разграблено, все, что можно осквернить и загадить, загажено с каким-то обезьяньим упоением»[190].

Будучи сам отзывчив на беды людей, Сергий призывал верующих оказывать посильную помощь и ближним, и дальним. Особенно волновался он за ленинградскую паству. Получая письма из осажденного города, он с горечью приговаривал: «Нам-то хорошо здесь и покойно, а вот им-то каково, находясь в руках смерти». Когда летом 1942 года по Волге поплыли караваны судов, вывозившие вглубь страны детей блокадного Ленинграда, Сергий с церковного амвона обращался к пастве, прося о помощи детям-сиротам. И люди шли и несли маленьким, худеньким, безвинным жертвам войны то немногое, чем сами располагали.