То был однозначный призыв главы церкви к своей многомиллионной пастве проявить патриотизм и в словах, и в делах. В послании присутствовали и строки, непосредственно касавшиеся духовенства. Священнослужители призывались ободрить малодушного, утешить огорченного, напомнить колеблющемуся о гражданском и церковном долге. Недопустимыми для пастыря объявлялась позиция «некасательства» к обстоятельствам, переживаемым страной и верующими, а тем более искательство «выгод на той стороне границы», что приравнивалось к измене Родине и Церкви.

Воззвание рассылалось по епархиям, церквям и приходам, вызывая ответные патриотические чувства у миллионов верующих. В условиях военного времени отныне практически за каждым богослужением митрополит Сергий обращается к теме народной войны.

Вечером 26 июня в Елоховском соборе при огромном стечении народа состоялся молебен о победе русского оружия. Оглашено было послание митрополита Сергия от 22 июня. По окончании службы митрополит в проповеди своей вновь обратился к патриотическим чувствам верующих, призывая их на защиту Отечества. В этом слове отчетливо прозвучало предупреждение, что враг угрожает христианству, что он несет на штыках не только рабство, но и «идолопоклонство, уничтожение родных православных святынь и веры». А потому каждый православный обязан противостать «нашествию идолопоклонников».

12 августа митрополит Сергий проповедует за богослужением в церкви Иоанна Воина. В переполненном людьми храме он напоминает им о неизменной обязанности верующего: молить Господа о даровании «силы, мужества, терпения в перенесении тяжких испытаний войны» всем тем, кто ведет «смертный бой с врагом, напавшим на нашу родину».

Патриотические послания митрополита Сергия встречали единодушную поддержку со стороны его многомиллионной паствы. В письмах в Московскую патриархию верующие и приходские священники сообщали о проводимых в церквях сборах денежных средств, облигаций, предметов из драгоценных металлов, разнообразных вещей, которые передавались ими на нужды фронта и тыла, в помощь раненым бойцам и семьям красноармейцев.

…Октябрь 1941 года был тяжелым месяцем для страны. Фронт приблизился к Москве, в городе были введены военное положение и комендантский час. На улицах появились первые военные укрепления, беженцы. Ходили упорные слухи о возможной сдаче столицы. По решению Моссовета началась эвакуация правительственных учреждений, заводов и фабрик. К эвакуируемым в централизованном порядке были отнесены и религиозные центры, располагавшиеся в то время в Москве: Московская патриархия, Всесоюзный совет евангельских христиан, Митрополия обновленческой церкви, старообрядческая архиепископия.

Решение об эвакуации было объявлено представителю Московской патриархии 7 октября. Местом нового размещения предположительно назывались Чкаловск — город в Куйбышевской области — или Ульяновск. Начались сборы, но дата отъезда переносилась из-за болезни Сергия, как-никак ему шел семьдесят пятый год. В эти тяжелые дни, казавшиеся ему последними в «земной юдоли плача и печали», митрополит составляет завещание и намечает преемника.

День отъезда, 14 октября, совпал с праздником Покрова. В праздничном послании Сергий вновь призывает верующих исполнить достойно свой религиозный и гражданский долг, не щадя жизни встать на защиту Отечества.

К вечеру того же дня Сергий с ближайшими сотрудниками отправился на Казанский вокзал. На запасных путях формировался специальный эшелон. К вагонам подъезжали одна за другой грузовые и легковые автомашины, сновали грузчики, носильщики с баулами и тюками. Царила обычная для вокзала суета. Необычным было лишь то, что вокруг поезда стояли вооруженные патрули, тщательно проверявшие документы. Руководил ими генерал, одетый в форму НКВД. Казалось, он знал всех прибывших к эшелону, безошибочно указывал каждому из обратившихся к нему, где какой вагон стоит и каков кратчайший путь к нему.

Вот и очередной автомобиль. Вышел элегантный, интеллигентного вида человек с внешностью киноактера, в модном осеннем пальто и мягкой шляпе. С ним рядом седобородый, высокий, богатырского вида старец. Первый был Александр Введенский — обновленческий первоиерарх Московский и всех обновленческих церквей в СССР, второй — митрополит Виталий, один из обновленческих правящих архиереев. С ними рядом стояли миловидная, хорошо одетая молодая блондинка и пожилая женщина в черном платье, похожая на монахиню. Франтоватый молодой человек с усиками, похожий на Александра Введенского, и другой молодой человек с рыжей бородой и с безумными блуждающими глазами, от которого пахло водкой, хлопотали возле багажа. То была семья обновленческого первоиерарха.

В вагоне, куда они вошли, уже находились попутчики: несколько скромно одетых людей — руководители баптистской церкви страны и такой же скромный бородатый человек — старообрядческий архиепископ Московский и всея Руси Иринарх (Парфенов).

Едва уселись по местам — в дверях суматоха, занесли чьи-то вещи, кто-то громко говорил около вагона. И вот открылись двери и в сопровождении нескольких человек вошел среднего роста старик с седой окладистой бородой, в золотом пенсне, одетый в рясу и монашескую скуфейку.

— Какая встреча! — бросился к нему митрополит Александр.

Улыбнувшись, митрополит Сергий, а это был он, промолвил:

— Да уж, встреча!

Последний раз они виделись осенью 1922 года. Тогда Введенский был преуспевающим молодым протоиереем, заместителем председателя обновленческого Высшего церковного управления, а «старик» был членом ВЦУ. Теперь А. И. Введенский, уже и не молодой, и не преуспевающий, был первоиерархом обновленческой церкви, а вошедший носил в это время титул патриаршего местоблюстителя Русской православной церкви. Рядом с Сергием стоял петроградский товарищ юношеских лет Введенского — митрополит Киевский Николай (Ярушевич). Всем им теперь предстоял совместный долгий путь в неизвестность.

Наконец в 16.40 состав медленно отошел от перрона вокзала. За окнами продолжалась московская жизнь, а в вагоне уже думали о том, каков будет путь к конечному пункту и как скоро они туда доберутся. На перроне кто-то махал платком и утирал слезы, слышались возгласы прощания. Проплывали в окне военные, железнодорожники, обыватели… и никто не обращал внимания, никто не мог и догадаться, что поезд увозил на Восток руководителей религиозных организаций СССР.

Медленно, лишь иногда набирая скорость, состав шел с частыми остановками по Подмосковью. «Москва скрылась из глаз, — вспоминал впоследствии один из участников переезда протоиерей А. П. Смирнов, — поезд пробегает дачные места. Задерживается долго в Раменском. На горизонте ежеминутно вспыхивают зарницы заградительного огня. В памяти оживают сообщения о бомбежке немцами многих пассажирских поездов… Темная ночь. Приближаемся к Коломне. Близко Москва-река. Поезд идет по высокой насыпи. Допуская возможность присутствия во тьме врагов — диверсантов и десантников, поезд идет этим местом тихо, как бы шагом, и перед мостом через Москва-реку останавливается. Охрана, сопровождавшая поезд, идет на разведку, и наконец поезд переходит на быстрый ход»[188].