Бритвы он находит в мусорном ведре, графит крадет из каморки, в которой Гхнкс держит гальванический люцифер. Все это, вместе с бруском канифоли и паяльной лампой, относит в домовую церковь. Рядовой и сержантский состав разместился, как пристало морякам, в нефе, что по-гречески означает «корабль». Офицеры — в трансепте. Чаттан занял весь южный придел, Уотерхауз, Роот, лейтенанты британских ВДВ и МПФ США подвесили койки в северном. Малая толика немереных запасов брезента отделяет алтарь, Святую Святых, где когда-то пребывали Тело и Кровь Христовы. Теперь там стоит «халликрафтерс» модели S-27, пятнадцатиламповый супергетеродиновый приемник со сверхсовременными лампами-желудями, который ловит УКВ в диапазоне от 27 до 143 Мгц и принимает АМ, FM и радарное излучение. Еще у него есть измеритель уровня сигнала, который был бы полезен, занимайся они и впрямь высокочастотной радиопеленгацией.

За брезентом горит свет, на стуле перед алтарем храпит морской пехотинец. Уотерхауз будит его и отправляет спать. Морпех пристыжен: он должен был бодрствовать и убедительно крутить антенну.

Сам радиоприемник практически не используется; его включают, когда входит посторонний. Все деревянные финтифлюшки с алтаря (если когда-то и были) уничтожены огнем, сгнили или растащены острозубыми скрггами на строительство гнезд. Остался прямоугольный базальтовый монолит, совершенно ровный, если не считать следов тёски. Идеальная подставка для сегодняшнего эксперимента.

Уотерхауз, с ущербом для поясницы, водружает сейф на алтарь. Сейф цилиндрический, как отрезок орудийного ствола. Уотерхауз ставит его на попа: круглая дверца с круглым диском смотрит в потолок, словно незрячий глаз; радиальные риски — точь-в-точь радужка.

За диском — механизм, который приводит Уотерхауза в бешенство. Каким-то образом вращая диск, он должен добиться такого положения, в котором дверца откроется. Вот, собственно, и все. То, что дверца до сих пор не открыта, — личное оскорбление. Чем крохотный — меньше кубического фута — объем внутри сейфа отличен от пространства, в котором Уотерхауз перемещается без помех? Что там, черт возьми, такое?

Канифоль похожа на плохой янтарь, пузырчатый, но все равно красивый. Уотерхауз зажигает горелку и проводит пламенем по краю бруска. Канифоль размягчается, плавится, капает на крышку сейфа, рядом с диском, образуя лужицу размером примерно с серебряный доллар.

Уотерхауз быстро погружает в нее лезвия опасным краем вверх, параллельно, на расстоянии чуть меньше дюйма, и придерживает их, пока холодный металл не выпьет тепло и канифоль снова не затвердеет. Он подложил зубочистки, чтобы тупые края не касались металла и не получился контакт.

Он припаивает к лезвиям проволочки и тянет их через алтарь к рации. Берет кусок графита, кладет на лезвия, как перемычку.

После этого снимает с приемника заднюю панель и начинает ковыряться внутри. Поменять надо не так и много: он хочет сделать устройство, которое преобразует электрические импульсы в звук и направляет в наушники, что, собственно, и делает приемник. Однако источник сигнала уже не передатчик на немецкой подлодке, а ток, идущий по проводу в левое лезвие, по графитовой перемычке, в правое лезвие и обратно по другой проволочке.

Чтобы все это заработало, требуется определенное время. Всякий раз, упираясь в очередной тупик, Уотерхауз начинает звереть. Тогда он встает и крутит антенну, якобы ища немецкую подлодку. Тем временем его осеняет, и он возвращается к работе.

Примерно на рассвете он слышит визг в наушниках — бакелитовых чашечках, соединенных приспособлением, похожим на примитивный хирургический инструмент. К приемнику от них тянутся перекрученные черная и красная проволочки. Уотерхауз убавляет громкость и надевает наушники.

Он кладет палец на сейф и слышит неприятный гул в ушах, проводит по холодному металлу и слышит скрежет. Любая вибрация заставляет дрожать графитовую перемычку, замыкая и размыкая цепь, модулируя ток. Лезвия и графит — это микрофон, и микрофон работает даже слишком хорошо.

Уотерхауз снимает руку с сейфа и некоторое время вслушивается. Слышно шебуршание скрргов, растаскивающих провиант подразделения. Слышно, как бьют волны о берег, как подпрыгивают на Дороге лысые шины Такси. У Такси не отрегулирован развал. Слышно, как Маргарет — шырк-шырк-шырк — трет пол на кухне, и у спящих морпехов екает сердце; как трутся льдины у берегов Исландии и крутятся винты приближающегося конвоя. Лоуренс Притчард Уотерхауз подключен к Вселенной с полнотой, какую бессилен обеспечить даже Блетчли-парк.

В центре этой Вселенной — сейф с подводной лодки U-553, ее ось проходит через центр диска. Уотерхауз снова кладет на него руку, предварительно убавив громкость, чтобы не лопнули барабанные перепонки. Диск поворачивается с усилием, но плавно, как на воздушном демпфере. Однако остается трение. Его не ощущают замерзшие пальцы Уотерхауза, но в наушниках оно грохочет горным обвалом.

Когда замок щелкает, звук такой, будто Уотерхауз поднимает щеколду на главных вратах ада. Несколько раз приходится начинать по новой: он не знает, сколько чисел в комбинации и в какую сторону крутить сначала. Однако опытным путем начинает вырисовываться закономерность, и постепенно он приходит к следующей комбинации: 23 вправо — 37 влево — 7 вправо — 31 влево — 13 вправо.

Слышится смачный лязг, и Уотерхауз нутром чует, что можно снимать наушники. Он поворачивает колесико рядом с диском. При этом убираются радиальные собачки, запирающие дверцу. Он тянет ее вверх, осторожно, чтобы не порезаться о лезвия, и смотрит внутрь.

Разочарование, которое он при этом испытывает, никак не связано с содержимым сейфа. Это разочарование от того, что задача решена и он вернулся к базовому состоянию тоски и легкого раздражения, в котором живет, когда не взламывает замки или шифры.

Уотерхауз засовывает руку в сейф и нащупывает металлический брусок размером с булочку для хот-дога. Это для него не новость: они трясли сейф, словно дети — коробку с рождественским подарком, слышали, как что-то со звоном перекатывается, и гадали, чего бы там могло быть.

Брусок холодный и так сильно забирает тепло, что держать его почти больно. Уотерхауз трясет рукой, чтобы восстановить циркуляцию, вытаскивает брусок и бросает его на алтарь. Тот дважды подпрыгивает, звеня — самый музыкальный звук, который стены часовни слышали за много столетий, — и остается латунно блестеть в свете электрических лампочек (в часовню уже провели свет). Яркие отблески бьют в глаза Уотерхаузу, который много недель живет на сером и ненастном Йглме, ходит и спит в хаки и черном. Он зачарован красотой и яркостью бруска на грубом черном базальте еще до того, как мозг опознает в нем золотой слиток.

Из слитка получается мировое пресс-папье — весьма кстати, потому что в часовне сквозняк, а содержимое сейфа — листки папиросной бумаги, разлетающиеся от малейшего дуновения. Листки расчерчены бледными горизонтальными и вертикальными линиями, ячейки заполнены от руки печатными буквами, расположенными в группах по пять.

— Ба, что вы нашли! — говорит тихий голос.