В трудных, сложных случаях он говорил властно, без малых колебаний.

«В этом деле следует поступить так, — благословлял он. — Иначе плохо кончится».

И человек проникался убеждением, что такова истинно воля Божия.

‘Когда кто-либо из братии просил о посвящении во внутреннюю работу умной молитвы, он бросал взгляд на лицо его и, немного выждав, медленно и твердо говорил обыкновенно: «Нет, чадо мое, еще не время».

Прежде, чем закончить эту главу, мы упомянем о его обычае. После того, как кающийся заканчивал свою исповедь, он велел ему читать коленоприклоненно молитву св. Ефрема:

«Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».

Потом он читал разрешительную молитву, и кающийся, приложившись с почтением к руке духовника, уходил, очистившись душой, с миром на сердце.

«Сын утешения»

Душа отца Игнатия была как духовный букет со множеством ярких, благоуханных цветов добродетели и благости. Об этом мы позже специально поговорим. А сейчас давайте рассмотрим красоту одного особенного цветка, поскольку это связано с его пастырским даром. Его можно назвать Варнавою Святой Горы, потому что, как и Апостол, он был сыном молитвы, то есть, сыном утешения.

Способность утешить чистым свободным потоком изливалась из сердца его, бывшего подобным морю любви. Все, кто на себе испытал этот его дар, вспоминали о нем со слезами. Архимандрит Гавриил из Дионисиата написал об этом: «Этот чудный и благословенный угодник Божий наделен был исключительной добротой и чистой отеческой любовью по отношению ко всем, особенно к приходившим к нему на исповедь».

Любой, кто приходил на исповедь в каливу Успения, познавал эту щедрую любовь. Сначала там заботились о плоти его. Старец обязательно благословлял, чтобы ученики его предложили угощение и гостеприимство всем посетителям. Но это бывал только скромный пролог к тому утешению духовному, которое следовало затем. Из нижеследующих рассказов мы увидим, как утешались и освежались души, приходившие к блаженному Старцу.

Молодой отец Христодул, ученик великого исихаста старца Каллиника, был поранен в битве духовной стрелами вражьими. Пришло к нему искушение великое. Когда он открыл об этом своему Старцу, тот отправил его сразу к отцу Игнатию.

«Это дело серьезное, — сказал он. — Нужно исповедаться священнику. Иди к отцу Игнатию и получи епитимью»

С тяжелым сердцем отец Христодул поднялся в кал иву Успения и горестно рассказал все святому Старцу. И тот, с улыбкой на устах, мягко утешил его: «Не переживай слишком сильно из-за этого искушения, мой Христодул. Ты, видимо, молился несколько более обыкновенного и ранил врага, приведя его в ярость. Вот он и накинулся на тебя. Не расстраивайся. Успокойся, и пройдет искушение. Такой и бывает всегда невидимая брань».

Выйдя из церкви, молодой воин Христов чувствовал, что в душе его вместо волнения воцарился мир. Бурные волны утихли.

Была пятница, 5-я седмица Великого Поста, а также праздник Благовещения, 25 марта 1911 года. В монастыре Дионисиат к концу ночной праздничной службы двадцатидвухлетний послушник Георгий должен был облачиться в ангельскую схиму. Отец Игнатий, к тому времени уже совсем старенький, был там, потому что был духовником и того монастыря и решил отпраздновать в нем Благовещение и празднование Похвалы Пресвятой Богородицы. Также хотел поддержать послушника, которому предстоял постриг, потому что особенно любил его.

Закончилась утреня Благовещения, и началось чтение первого часа. Ничто не указывало на то, что будет совершен постриг. Не было никаких приготовлений.

«Отец Архимандрит, — спросил отец Игнатий, — разве не будет сегодня пострижения?»

«Нет, святый Отче, оно отложено до завтра, до Акафиста Пресвятой Богородице».

«Почему? Зачем его отложили?»

«Я объясню. Послушник сказал мне, что вчера в полдень, когда был в трапезной русского монастыря, ел оливки. Но во время пострига он будет причащаться; и, согласно нашему типикону, за день до этого ему нельзя есть оливки. Потому я и благословил ему попоститься сегодня, чтобы завтра мы смогли постричь его».

Выслушав это, отец Игнатий пожалел послушника. Постриг отложен из-за того, что новичок забылся и съел две-три оливки! А теперь постится в Благовещение, в такой радостный день!»

«…Его отцовское сердце было столь добрым, — писал! позже архимандрит Гавриил (бывший послушник Георгий), — что он, найдя меня во время Литургии, обнял со слезами на глазах. И, чтобы утешить, сказал: «Я тоже буду поститься и вместе с тобой буду читать правило, чадо мое». И в этот день Благовещения, единственный день за весь Великий Пост, в который разрешается вкусить рыбы, он не пошел на общую трапезу, а разделил со мною маленькую просфору».

Днем он снова нашел послушника и спросил его, где он будет читать правило. Тот ответил, что ему нравится часовня святого Златоуста, очень спокойное место.

Придя после вечернего богослужения в эту часовню, Георгий нашел там почтенного Старца, ожидавшего его там. Он хотел помочь юноше в его духовных приготовлениях. Не многие монахи имели возможность готовиться к своему постригу так, как готовился Георгий. Отец Игнатий благословил его и предложил трижды прочитать канон пострига в большую схиму из полного молитвослова. После этого послушник выслушал от Старца чудные наставления и размышления о монашеской жизни. В конце они помолились святому Златоусту, приютившему их в своей часовне.

«Георгий, чадо мое, прочитай акафист св. Златоусту. Его заступничество да укрепит тебя в новой жизни твоей».

Георгий не имел понятия о том, что должно было случиться после чтения акафиста. Очевидно, Златоустый Святитель немедленно откликнулся на его молитву. Но мы не фазу расскажем о том, что видел Георгий, но после главы, которая называется «Ангелоподобный». О том, что произошло в тот день, архимандрит Гавриил позднее записал: «Единожды происшедший в моей жизни, случай этот незабываем. Он — неопровержимое доказательство большой святости этого человека».

В другой раз враг злобно ополчился на монаха, лишь незадолго до того покинувшего мир. Яркими красками рисовал он в его воображении прелести мирской жизни. Нападки были такими бурными, что монах должен был пролить кровь, чтобы их отразить. Но как бы ни старался бес отравить его своим ядом, его святой духовник, отец Игнатий, в силе был утешить и укрепить,

«Чадо мое, — говорил он, — мир — это пустое, преходящее. Не пугайся сей брани. И малое подвижничество завоевывает большие венцы. Размышляй о Небе, думай о