Святой Иаков, Брат Господень, за всю жизнь свою ни разу не вкусил животной пищи. И многие анахореты подвизались так же, в их числе и я, недостойный. В нашей келии тридцать человек братии. Я провел здесь сорок лет, ведя такую жизнь. Ни на Пасху, ни на Сырную седмицу мы не нарушаем пост свой. Множество отшельников живут подобно, многие живут по двое-трое и тоже во всю жизнь постятся.

Постящимся строго по правилам всегда препятствия чинят, говорится же, что для подвизающихся нет закона, ибо подвизающийся всегда воздержан. Пусть же эти монахи молятся и благословляют твою Святость, чтобы совесть не мучила их за то, что проявляют непослушание. Монах всегда должен подавать людям добрый пример — тогда пред людьми будет сиять свет.

Большая есть нужда в том, чтобы ты был добрым пастырем, каковым ты и являешься. Тебе следует выступить против тех, кто не соблюдает пост, который сегодня игнорируется многими христианами. Страхом и увещеваниями тебе следует наставлять их не преступать установления святых Отцов и Соборов нашей Церкви, потому что они говорят, что тот, кто не соблюдает пост по средам и пятницам, Великий Пост и другие, должен быть отлучен. Поэтому мы должны учить людей не нарушать закон Божий и не совершать недостойных поступков — таких нарушителей ты должен обличать. Но братию, желающую поститься, не с плохой целью, тебе не следует гнать. Видя их брань, возрадуйся, что в твоей епархии есть такие добродетельные люди, и гордись ими, как славой своей. И если у них возникнет какая нужда, тебе следует помогать им. Я думаю, ты удостоишься великой награды, когда поможешь им.

Владыка снятый, поразмысли, ведь все мы умрем, и ожидает нас Суд, и тогда Бог будет судить каждого по делам его. Прости меня, ничтожного, за дерзость мою, ибо недостоин я и рта раскрыть, чтобы сказать тебе хоть слово единое. Наслышаны мы о доброй славе твоей, да будут с нами всегда святые молитвы твои. Аминь.

Хаджи-Георгий, монах, Святая Гора Афон, 15 апреля 1872 г.

Мы не знаем, какие были последствия этого письма к Митрополиту, но восхищаемся мужеством старца Хаджи-Георгия, сказавшего без колебания: «Владыка святый, поразмысли, ведь все мы умрем, и ожидает нас Суд». Он побуждал Митрополита задуматься о справедливом Судии, Который спросит с него не столько за двух аскетов, постящихся более положенного, сколько за многих христиан, презирающих правила пощения и умеренности.

Отшельник со Святой Горы научает нас тому, что все мы, независимо от нашего положения и чина, когда-то предстанем пред лицом Господа, Который нелицеприятно судить будет каждое наше дело, каждый наш поступок.

Первый ученик отца Игнатия

Многое еще можно сказать о великом старце Хаджи-Георгии, и мы молимся о том, чтобы кто-нибудь полно рассказал нам о прекрасной жизни этого подвижника. А сейчас давайте вернемся к двум подвижникам Катонакии.

Старец с учеником прожили вместе долгие годы, деля радости и скорби своего пути, Вместе прошли тридцать девять лет аскетических подвигов, и на сороковом году старец Неофит окончил свою брань. До последнего дыхания верный монашеским обетам и правилам старца Хаджи-Георгия, спокойный и мирный, он с узкого пути подвижничества в Катонакии вступил в бескрайние просторы Небесного Иерусалима.

Его верный и любящий сын отец Игнатий, с его утонченной и чувствительной натурой, едва перенес скорбь потери. Кал ива стала пуста, и невольно губы шептали жалостные слова псалма: «Уязвен бых яко трава, и изсше сердце мое, яко забых снести хлеб мой.(…) Уподобихся неясыти пустынней, бых яко нощный вран на нырищи» (Пс. 101:5–7). Но одиночество его длилось недолго. На сороковой день, во время панихиды по старцу Неофиту, пришел Неофит-ученик. Молодость заступила место старости.

Он был двадцати пяти лет, высокий, хрупкий, утонченный и вежливый. Прибыл из Западного Пелопоннеса, из богатой семьи в Пиргусе, и в миру звали его Иваном Каладзопулосом. По его внешности можно было сделать вывод, что человек он интеллигентный. В миру занимался журналистикой, учился в политехническом институте. Но, горя желанием вкусить монашеской жизни, оставил занятия (он учился тогда на втором курсе) и отплыл на Гору Афон.

Иван попал в Катонакию окольным путем. Сначала был послушником в монастыре Дионисиат, а затем, в течение двух лет, на подворье в Кассандре. Его уже постригли и собирались снова отправить в Кассандру, но он не желал этого, так как на подворье молодого монаха подстерегали серьезные опасности в нравственном плане К несчастью, нужно признать, святые обители не заботятся об этом. Они посылают молодых, неопытных монахов на подворья, подвергая их бесчисленным опасностям.

Приход в Дионисиат отца Саввы (он исповедовал там братию) помог новопостриженному монаху в решении этого вопроса. Они обсудили его, и духовник предложил такое решение: «В пустыни Катонакии естъ добродетельный Иеромонах — отец Игнатий. Если ты пойдешь к нему, душа твоя успокоится. Но он довольно суров».

«Пусть он будет суровым, святый Отче. Мне нужен строгий Старец, потому что я легко увлекаюсь и начинаю говорить лишнее, и мне необходим кто-то, кто бы сдерживал меня».

Вопрос, таким образом, был решен, а в каливе Успения снова появился отец Неофит. Познав себя несчастным на подворье, где монахов смешивали с работниками, он чувствовал сейчас огромное облегчение в святой атмосфере пустыни. Умный и проницательный, он сразу же понял, что Старец его был человеком высокой духовности.

Поначалу, как это часто случается с новоначальными, он выказал чрезмерное рвение в аскетизме и даже приблизился к опасности впасть в прелесть из-за неопытности. Мы расскажем об этом позже, в главе под названием «Неугасимая лампада».

Откровенно говоря, характер у отца Неофита не был ровным и спокойным. Были у него такие качества, которые не давали покоя ни ему, ни другим. Очевидно, есть типы людей неугомонных, которые, если только они не работают много над собой, не очень хорошо приспособлены к монашеской жизни. Отец Неофит принадлежал к такому типу людей, которые обязательно становятся знаменитыми, занявшись политикой, дипломатией или журналистикой. Его ум и знания могли открыть любую запертую дверь. Его сообразительность и живой язык могли, как говорится, представить белое черным, а черное белым.

Однажды он отправился в Русский Монастырь, который раздавал тогда отшельникам обильную милостыню, чтобы попросить что-то. Привратник сказал, что в тот день отец Игумен не благословил никому открывать. Тогда отец Неофит, который был столь способным, что выучил легко русский язык, пустил в ход свое красноречие. В результате, ему охотно открыли и с почтением препроводили к Игумену.

Если