— Пятьсот миллионов в год на счет фонда Джанет и Джеффри Холт.

Тамплиер вскинул седые брови, то ли искренне удивившись, то ли очень хорошо изображая это, и заметил:

— Сомневаюсь, что когда-нибудь слышал о таком фонде.

Лэнг чихнул. Камень, на котором он сидел, был все же слишком холодным. Рейлли встал, не сводя глаз со входа, и пояснил:

— Он еще не существует. Джанет Холт была моей сестрой. Ваши люди сожгли ее вместе с сыном, когда бросили зажигательные бомбы в парижский дом.

Тамплиер медленно кивнул и начал:

— Вы будете перекачивать через этот фонд деньги…

— Нет! Он будет самым настоящим.

Об этом Лэнг тоже очень много размышлял после того, как Джейкоб убедил его, что от обнародования тайны тамплиеров будет гораздо больше вреда, чем пользы. Сначала он подумал о том, чтобы стребовать с них деньги, накупить себе вилл, яхт и реактивных самолетов. Но грубая и жестокая правда состояла в том, что перспектива ежегодно проводить отпуск в одном и том же месте, пусть даже в нескольких, была ничуть не привлекательнее, чем морская болезнь. Страх Рейлли перед полетами всегда увеличивался обратно пропорционально размеру самолета. Любимой маркой автомобиля у него был «Порше», жил он как раз там, где хотел, а доход Лэнга и без того уже сделался до неприличия большим, причем зарабатывал он своим любимым делом — разбираясь в запутанных юридических казусах. В его жизни не хватало только Дон, но вернуть ее не могли даже тамплиеры.

Кроме того, такое количество денег невозможно укрыть. Даже человек без всякого воображения способен представить себе толпы поверенных, выстраивающихся в очередь, чтобы завалить его предложениями всяких таймшеров, сомнительных ценных бумаг, приглашениями принять участие в еще более подозрительной благотворительной деятельности и прочими причиндалами телемаркетинга. Он также явственно видел, как налоговая служба пускает слюни, предвкушая, что вот-вот ухватит хороший куш, чтобы заткнуть одну из бесчисленных дыр вечно кровоточащего правительственного бюджета. Создание благотворительной организации позволит Лэнгу увековечить память о Джанет и Джеффе и тратить любые деньги так, как их захотели бы, по его мнению, израсходовать они. К примеру, на облегчение жизни таких, как Джефф, детей в нищих странах.

— Вы, гляжу, настоящий филантроп, — холодно усмехнулся Седой. — Прямо как ваш земляк из Атланты Тед Тернер[122].

— Лучше. Я не женат на Джейн Фонде.

Лэнг, конечно, заметил, что его собеседник не стал возмущаться величиной названной суммы. Это значило, что он был готов заплатить и больше. Но менять что-то было уже поздно, и Рейлли заговорил о другом:

— Еще одно…

— Как же без этого, — с нескрываемым сарказмом отозвался тамплиер.

— Вы устроили так, что меня обвиняют в двух убийствах: одном в Атланте и втором в Лондоне. Я хочу, чтобы лондонская «Таймс» и «Атланта джорнал» опубликовали сообщения о том, что эти убийства раскрыты и преступники арестованы.

Седой посмотрел по сторонам, ища, куда бы бросить сигарету, ничего подходящего не нашел и растоптал ее на полу.

— Это будет не так-то просто.

— Я и не думаю, что это легко. Но у вас полно людей, готовых прыгнуть с небоскреба. Не сомневаюсь, вы сможете найти и того, кто согласился бы взять эти преступления на себя.

Тамплиер коротко кивнул, подтверждая, что это требование Лэнга тоже будет выполнено, потом спросил:

— После этого мы наконец-то узнаем, у кого находится письмо?

Рейлли покачал головой:

— Может быть, я и родился ночью, но с тех нор прошло уже немало лет. Где находится письмо, не будет знать никто, кроме меня. Мне еще есть ради чего жить. К тому же вы сами должны понимать, что я не предам гласности вашу тайну — ведь тогда мой фонд лишится своей финансовой основы.

— Мистер Рейлли, все мы смертны. Что будет после вашей кончины?

— Если фонд переживет меня, то и ваша тайна сохранится. Вам придется пойти на этот риск, а я не намерен ставить под удар источник финансирования благотворительной деятельности.

Тамплиер несколько секунд смотрел на Лэнга, как будто взвешивал что-то про себя, потом произнес:

— Мистер Рейлли, думаю, что за пол миллиарда долларов в год я имею право узнать, как именно вы отыскали усыпальницу. Кое-что нам известно. Но подробности… Мне ужасно не хочется платить еще кому-то, если…

— Что ж, вполне естественное желание, — ответил Лэнг. — Вы знаете о существовании дневника тамплиера. Там сказано, что это за тайна, помянут и юго-запад Франции. С помощью картины, вернее, того, что на ней изображено, я в конце концов разгадал подробности. Надпись была бессмысленной. ETINARCADIAEGOSUM. Слишком много лишнего. Я предположил, что это могла быть анаграмма, текст, зашифрованный перестановкой букв, и сам начал так и этак менять их местами. — Вынув из кармана карту Рима, Лэнг принялся писать на полях. — Я рассуждал так:

Et in Arcadia Ego (Sum).

Arcam Dei Iesu Tango.

Arcam, могила — в косвенном падеже.

Dei, Бог, Господь — в дательном падеже.

Iesu, Иисус — в притяжательном падеже.

Tango — я трогаю.

«Я трогаю могилу Господа Иисуса» — вот что у меня получилось. Пока существует картина Пуссена, вполне вероятно, что кто-нибудь разгадает эту надпись точно так же, как это удалось мне.

— После того как вы… э-э… отыскали нашу тайну, все копии картины были уничтожены. Оригинал находится в Лувре, но надпись там другая.

— Ладно, раз уж у нас тут вечер вопросов и ответов, я тоже спрошу вас кое о чем, — сказал Лэнг. — Как вы, тамплиеры, вообще узнали об этой могиле?

— Что ж… — Седой взял другую сигарету. — Когда мы владели Иерусалимом, один из наших братьев обнаружил документы на древнем варианте иврита. Сейчас этот язык называют арамейским. Они были написаны на пергаменте и очень походили на знаменитые свитки Мертвого моря[123]. Среди них оказалось ходатайство, в котором Иосиф Аримафейский и Мария Магдалина просили Пилата отпустить их в другую часть Римской империи и позволить взять с собой труп Иисуса, чтобы заново похоронить его там. Поперек прошения было по-латыни написано, что это им позволяется. Наши братья уже в те древние времена выяснили, что за места и реки упоминались в том документе, и отыскали склеп. Церкви же было бы весьма непросто это сделать, поскольку, по ее утверждениям, материальное тело Христа поднялось в Небеса. Ватикан счел разумным платить нам, чтобы мы и дальше сохраняли эту тайну.