В первую минуту Мансур хотел дать сторожам почувствовать свой гнев, но потом одумался.

– Вы должны загладить свою ошибку, – сказал он строго, – вот вам к тому удобный случай. Вы дурно исполняли свою обязанность в прошлую ночь, тем бдительнее должны быть вы в следующие. Но делайте вид, будто спите или уходите прочь, чтобы смелее чувствовала себя та, которую вы караулите.

– Хорошо, милостивый и могущественный Баба-Мансур, мы это сделаем, приказание твое будет исполнено в точности! – отвечали сторожа, – мы постараемся заслужить твое прощение.

– Вы говорите, что видели Золотую Маску здесь, около дома, – продолжал Мансур, – мне важно знать, войдет ли еще Золотая Маска в дом или нет. Будьте бдительны. Если Золотая Маска придет в дом и вы увидите ее, позаботьтесь, чтобы она не могла уйти отсюда!

Сторожа молчали, сильно смущенные словами Мансура.

– Или вы боитесь Золотой Маски? – спросил Шейх-уль-Ислам.

– Никто не знает, что это такое, – отвечал один из сторожей, – большинство говорит, что она не из плоти и крови, как мы. И другие утверждают, что нельзя ее ни тронуть, ни преследовать, она делает одно добро и служит предостережением тем, к кому является, – так говорят люди, мудрый и могущественный Баба-Мансур, правда ли это или нет, мы не знаем!

– Чтобы нам это узнать и убедиться, что такое Золотая Маска, ваше дело только запереть двери и окна и стеречь ее, если она появится здесь в доме! – приказал Мансур-эфенди. – Все остальное предоставьте мне. Нет ли у вас еще чего?

– Мудрый и правосудный, кади здесь и ожидает тебя в нижнем покое, – доложил один из сторожей.

Мансур-эфенди отправился в указанную сторожем комнату. Там ожидал его кади.

– Я заставил тебя ждать, брат мой, – сказал Мансур, – но в эту ночь мне удалось захватить важную добычу, и до сих пор пришлось провозиться с ней.

– Какую добычу? – спросил Гамид-кади.

– Принца Юсуфа и адъютанта его Гассана, они хотели силой освободить Рецию, но в Чертогах смерти попались мне в руки, тем не менее дочь Альманзора, воспользовавшись суматохой, успела убежать!

– Она найдется. Так принц Юсуф был там! – с радостью вскричал кади. – Это ему не пройдет даром!

– Я только что сделал доклад султану и просил его произнести над ними приговор, – продолжал Мансур. – Он был страшно взбешен, тем более что имел относительно его известные тебе планы. Само собой разумеется, я дал ему понять, что подобные события могут дурно отозваться на принятом нами решении.

– Так, так, брат мой, теперь нельзя более обвинять тебя в проволочке, – сказал кади, лукаво прищурив глаза, – все к лучшему! Знаешь ли, зачем я сюда явился?

– Получить теперь вдвойне важную копию с того старинного документа, где говорится о сокровищах калифов? Я принес ее, брат мой, вот она, – отвечал Мансур и подал своему сообщнику аккуратно спрятанный в кожаном бумажнике документ. – Разбери его вместе с ученым Али и дай нам надежду, что богатства наши еще увеличатся!

– Будь спокоен! С этого же дня мы, вместе с Али, примемся за разбор древнего документа, – сказал Гамид-кади, пряча бумажник в карман своего сюртука. – Что делать дальше, решим на совете. К ночи увидимся в развалинах, а пока прощай!

Кади ушел, а Шейх-уль-Ислам отправился в комнату пророчицы.

Сирра, по обыкновению, сидела на похожем на трон возвышении в комнате, возле спускавшегося с потолка ковра. Длинная широкая одежда по-прежнему скрывала ее безобразную фигуру. Лицо ее было закрыто покрывалом, видны были одни глаза.

Она не шевельнулась, когда вошел Мансур-эфенди. Она сидела спокойно и невозмутимо, как будто ни в чем не бывало, в ожидании посетителей, ежедневно приходивших спрашивать ее или просто дивиться чуду.

– Что делала ты ночью? – сердитым, грозным тоном спросил ее Мансур.

– Ты пришел мучить меня, эфенди? Ты хотел взять меня под свое покровительство, я же взялась за это служить тебе. Разве я не делаю этого, эфенди?

– Ты нарушила свое обещание, которое дала мне в тот день, когда я взял тебя под свою защиту, ты уходила ночью из этого дома!

– Кто сказал тебе это, эфенди, сторожа?

– Говори, будешь ли ты отрицать, что уходила из дому и тем нарушила свое обещание? Ты молчишь! Я желаю знать, где ты была!

– В развалинах Кадри!

– В развалинах? Зачем ты туда ходила? – спросил Мансур, крайне удивленный ее словами.

– За тобой!

– За мной?

– Да, туда, куда ты отвел меня тогда, Баба-Мансур, – отвечала Сирра.

Шейх-уль-Ислам вздрогнул, к досаде своей он понял, что Сирра знает его имя. Глаза эфенди, сверкая злобой, встретились с глазами пророчицы, но она твердо выдержала его грозный взгляд.

– Так ты нарушила и второе обещание, – закричал он слегка дрожащим голосом, выдававшим его волнение, его бесило, что орудие его, Сирра, уходила из дому и к тому же знала его имя, – я запретил тебе шпионить за мной, и ты обещала это!

– Я и не шпионила, Баба-Мансур!

– Как же узнала ты мое имя?

– Я и тогда уже знала тебя!

– Так ты притворялась, лицемерка! – в бешенстве закричал на нее Шейх-уль-Ислам, все более и более сознавая опасность, в которой он очутился, делая Сирру, так сказать, соучастницей в своей тайне, орудием своих планов. – Так ты меня тогда обманула!

– Почему опасаешься ты того, что я знаю твое имя? Разве ты делаешь что-нибудь такое, что заставляет тебя скрываться? – с возмущением спросила его Сирра.

– Каким тоном осмеливаешься говорить ты, недостойная моего участия, тварь! – закричал Шейх-уль-Ислам. – Как смеешь ты идти против своего благодетеля?

– Мы обоюдно нуждаемся друг в друге, Баба-Мансур, благодеяние твое состоит в том, что меня держат взаперти и дают мне скудное пропитание! За это я служу тебе пророчицей!

– Замолчи! Ни слова, отвечай на мои вопросы! – приказал Шейх-уль-Ислам. – Я хочу знать, что делала ты ночью и кто у тебя был! Если ты будешь и далее тянуть с ответом, я вырву его у тебя силой!

– Что значат твои угрозы, Шейх-уль-Ислам?! – закричала Сирра, в бешенстве вскочив с места. – Чем намерен ты принудить меня отвечать?

– Наказаниями и пытками, как ты этого и заслуживаешь!

– Посмей только! – вскричала Сирра, дрожа от гнева. – Тронь меня только, тогда узнаешь меня! Или ты забыл, что сделал меня орудием для достижения своих тайных замыслов? Берегись употребить против меня насилие, не смей оскорблять меня, не то я разоблачу тебя! Никакое наказание не может меня постигнуть, все падет на тебя; ведь я проповедую по твоему же внушению, говорю только то, что ты подсказываешь мне, стоя за портьерой. Чем угрожаешь ты мне за мою службу? Пыткой? Тюрьмой в Чертогах смерти, где ты заставляешь томиться бедную Рецию?