— Не умирай. Ты слышишь меня? Не умирай.

Ей становилось трудно дышать, кровь уже появилась на ее полураскрытых губах, текла из уголка рта.

— Иисус, о Иисус, — произнес Феофил, опускаясь на колени.

— Рицпа, — сказал Атрет, хлопая ее по щекам. — Либхен, не… — Ее глаза стали какими–то другими. Атрет увидел это и понял, что это означает. — Нет! — Его охватил страх, которого он никогда не испытывал раньше.

Он ее терял. Что он будет без нее делать?

— Обратись к своему Богу! — в отчаянии закричал он, и по его щекам потекли слезы. Атрет бездумно тер пальцами ее побелевшее лицо. — Обратись к своему Богу сейчас же! — Он столько раз видел смерть, но никогда не думал, что смерть может постигнуть и Рицпу.

Ее дыхание стало другим. Резкое и быстрое, оно теперь стало медленным и спокойным.

— Ты мне нужна, — прохрипел Атрет.

Рука Рицпы задрожала, как будто она хотела прикоснуться к нему, но у нее не было сил. Она издала длинный и тихий вздох и замерла. Ее тело расслабилось и стало совершенно неподвижным.

— Нет, — снова закричал Атрет и положил ладонь ей на шею. Пульс не прощупывался. — Нет! — закричал он в безутешном горе. Слова родного языка лились у него рекой, и он уже не скрывал тех чувств, которые когда–то прятал от всех, с которыми когда–то боролся. Он взял ее лицо в ладони. Ее глаза были открытыми, неподвижными, ничего не видящими, губы слегка приоткрылись.

Кровь, которая текла с губ, перестала течь. Рана на груди тоже больше не кровоточила.

Встав, Атрет простер вверх залитые ее кровью руки и издал крик бесконечного отчаяния. Он кричал снова и снова, а его сын, на какое–то время всеми брошенный и забытый, тоже плакал.

Феофил подошел к Рицпе и положил руки на ее неподвижное тело. Пока Атрет изливал свое горе и отчаяние, Феофил в молитве с верой обращался ко Христу.

Для Бога нет ничего невозможного. Ничего.

Римлянин не произнес ни слова, в его голове не было в этот момент ясных мыслей, но его душа взывала к Богу о том, чтобы Рицпа вернулась к ним. Ради ребенка. Ради того человека, который все еще пребывал во тьме.

Атрет рухнул на землю. Ему было трудно дышать. У него было такое ощущение, будто кто–то его душит. Задыхаясь, он хватал ртом воздух. Перед его глазами стояли все те, кого он лишил жизни, а также все любимые и родные его сердцу люди, которых тоже давно не было в живых. Атрет сел, упершись локтями в колени, опустил голову и заплакал.

Феофил не переставал молиться.

Халев с трудом поднялся и приковылял к своей мертвой матери. Шлепнувшись на землю с ней рядом, он положил голову ей на колени и стал сосать свой большой палец.

Когда Халев перестал плакать, Атрет поднял голову и посмотрел на него. Увидев ребенка рядом с неподвижным телом Рицпы, Атрет закрыл глаза. Как он теперь будет растить Халева в одиночестве? Феофил продолжал стоять перед Рицпой на коленях, плотно закрывая руками ее рану. Что мог сделать этот бывший сотник? Что теперь толку от его молитв?

— Оставь ее. Она мертва. — Феофил не пошевелился. — Она мертва, говорю тебе, — повторил Атрет, становясь на ноги. — Думаешь, я не знаю, когда человек действительно мертв?

Его гневные слова повисли в холодном воздухе, и над лесом снова воцарилась тишина. Сквозь сильное сердцебиение Атрет почувствовал, что все окружающее его творение, которое только что было безмолвным, внезапно окуталось легким шепотом ветра. Германец встревоженно посмотрел вокруг себя, вздрогнул, ощутив дуновение ветра… И его охватила дрожь, потому что он почувствовал страх от присутствия какой–то неведомой силы, которая теперь окружила их.

Его дыхание вновь сбилось, а глаза округлились, когда он увидел, что Рицпа зашевелилась, глубоко вздохнула, а ее глаза вдруг широко открылись и посмотрели на Феофила. «Иисус», — тихим и удивленным голосом произнесла она, а Атрет снова упал, как подкошенный. Вцепившись руками в землю, он лежал ничком, лицом вниз, и его сильно трясло.

Феофил убрал руки от Рицпы и, тоже весь дрожа, нежно провел рукой по ее щеке. «Слава Богу», — сказал он севшим голосом, испытывая неимоверное облегчение. Не веря собственным глазам, он снова прикоснулся к ней.

— Он был со мной, — сказала Рицпа, ее глаза сияли. — Я чувствовала, как Он прикоснулся ко мне.

Та сила, которая заставила Атрета пасть ниц, так же быстро подняла его на ноги. С бешено колотящимся сердцем он подошел к Рицпе поближе, с ужасом глядя на нее.

— Она была мертва! — прошептал он.

Издав победоносный крик, Феофил встал и отошел в сторону, им владело теперь только бесконечное чувство радости. Смеясь и плача одновременно, он схватил Атрета за руки.

— Скажи мне теперь, что у Христа нет никакой силы! Скажи мне теперь, что Он мертв! Он был с самого начала, Он есть и всегда будет. Наш Бог всесилен! — Феофил отпустил германца и воздел руки в знак ликования и благодарности. — Господь Всемогущий! — Его голос пронесся эхом по темному лесу. — Эль — Элион, Бог Всемогущий!

Продолжая дрожать, Атрет опустился перед Рицпой на колени, по–прежнему не в силах поверить в то, что произошло у него на глазах. Едва переведя дыхание, он протянул к ней руки, прикоснулся и тут же отдернул руки. По спине пробежали мурашки, потому что ее лицо пылало, а глаза сияли так, как никогда раньше. От нее исходило какое–то сияние.

Их взгляды встретились.

— Он был здесь, с нами.

— Я верю тебе.

— Не бойся, — сказала Рицпа и протянула к нему руки. — Не нужно ничего бояться. — Она нежно прикоснулась рукой к его щеке. — Бог любит тебя.

У Атрета застрял ком в горле от переполнявших его чувств, и он не мог ничего сказать. Взяв Рицпу за руку, он поцеловал ее ладонь, по его щекам текли слезы. Он прикоснулся к ее лицу. Только после этого он увидел, что ее туника обагрена кровью. Он решил осмотреть ее рану и остановить кровотечение. Дрожащими руками вынув свой нож, он аккуратно разрезал шерсть ее туники на груди. Но когда он откинул кусок материи, то обнаружил, что кожа Рицпы в этом месте совершенно гладкая. Нахмурившись, он стал искать рану.

Пораженный, он дотронулся до ее кожи и снова вздрогнул. О том, что здесь была рана, теперь говорил только небольшой шрам над левой грудью Рицпы, совсем рядом с сердцем. Получив такую рану, никто не мог бы остаться в живых.

Рицпа была мертва. Атрет знал это так же хорошо, как и то обстоятельство, что он сам сейчас жив. И так же хорошо он понимал, что Феофил не сотворил здесь никакого чуда. Не сделал его и Тиваз. Это мог сделать только Бог. Бог Хадассы. Бог Рицпы. Бог, Которого Атрет с такой надменностью и самоуверенностью отвергал как слабого, ничтожного, ни на что не годного.

Атрет снова отдернул от нее руки и отступил. Он не понимал, как именно Бог все сделал, но теперь уже не мог отрицать той силы и власти, которую он только что увидел и почувствовал. В его голосе была слышна твердость и уверенность, когда он сказал: