– Знаешь, Майки, я сварю тебе кофе, ты выпьешь его и уйдешь. Мне нужно заниматься. Я живу здесь, в моей, реальной Америке. Единственной, какая есть. Закончу университет, подыщу себе жену, работу и стану жить своей жизнью, идет? Так уж все устроено.

– И тебе этого хочется?

– Дело не в том, чего мне хочется, Майк, дело в том, что такова жизнь.

– Ты хочешь уверить меня, что все здесь вот так и живут? Стандартными нуклеарными семьями?

– О, разумеется, существуют гетто для гомиков, извращенцев, либералов и коммунистов, и живут они там как свиньи. Думаешь, мне не терпится к ним присоединиться?

– Стив. Скажи, считаешь ли ты, что можешь мне доверять?

Он поднял на меня глаза, в которых ясно читались старания сдержать слезы.

– Доверять? Черт, да я тебя даже не знаю.

– Нет, но раньше-то ты меня знал. Когда я был американцем и мы дружили. Я все еще тот же человек, которого ты знал в то время.

– Да я тебя и тогда не знал, Майки. Почти совсем. Вернее, ты почти совсем не знал меня.

– О чем ты? Мы же были друзьями. Стив покачал головой:

– Я соврал. Друзьями мы никогда не были. Ночь в «А и Б» стала первой в твоем обществе. Конечно, я встречал тебя в кампусе. И часто ходил по нему за тобой без твоего ведома. Бейсбол я терпеть не могу, однако все твои игры видел. А в тот вечер я услышал, как ты говоришь кому-то, что собираешься в «Клио», послушать дебаты, ну и пошел тоже. Сидел там прямо за тобой. Потом тебе, Тодду со Скоттом и твоим дружкам-спортсменам стало скучно, и вы отправились в «А и Б», а я увязался за вами. Сидел совсем рядом, пока вы пили, и в итоге оказался в вашей компании.

Кофеварка шипела и плевалась – я подошел к ней, налил две чашки. Машинка, отметил я, произведена компанией «Крупс». Есть же на свете и неизменные сущности.

– Потом ты начал чудить, – сказал Стив. – Друзья твои перетрухали, остался только я, чтобы дотащить тебя до кровати и убедиться, что с тобой все путем. А когда я наутро вернулся, то понял – с тобой точно что-то произошло. Глаза стали другими.

Он подошел к письменному столу, вытянул ящик, вернулся с альбомом. Отдал альбом мне, а сам уселся с чашкой в кресло.

– Понимаешь, я довольно хорошо знаю твое лицо, – говорил он, пока я просматривал фотографии. – Если кто-то и мог заметить в тебе изменения, так это я.

Фотографий были сотни. Я, одиноко бредущий по кампусу. Я, смеющийся в компании Тодда, Скотта и Ронни. Я в бейсбольной форме, подающий, отбивающий, гневно взирающий на бэттера. Я в зимнем пальто, сгорбившийся под снегопадом. Я, гребущий на озере. Я, загорающий. Я, читающий на траве лужайки. Я, обнимающий за плечи девушку. Я, целующий девушку. Я – очень крупным планом, глядящий вперед, чуть в сторону от камеры, словно догадываясь, что за мной наблюдают. Я закрыл альбом.

– Ничего себе, – сказал я.

– Ну вот, теперь ты знаешь.

– Стив, мне так жаль.

– Жаль? А о чем тут жалеть?

– Ты, должно быть, очень несчастен. Очень одинок.

Он смотрел вниз, в чашку кофе.

– Ну, мне же нужно привыкать к необходимости довольствоваться лишь собственной компанией, верно? До конца моих дней. Та к что тут нового?

– Не знаю, может ли это тебя как-то утешить, – сказал я, – но на мой вкус, Скотт, Тодд и Ронни, как ни мало я с ними знаком, законченные мудаки.

Стив улыбнулся:

– Да, не правда ли?

– И я не верю, не верю, поскольку знаю себя, что я был здесь счастлив.

– Нет? Я так о тебе и думал. Мне все время казалось, что тебе чего-то не хватает. Конечно, я надеялся, что… – Он умолк.

Я пил кофе, меня переполняли сочувствие, тщеславие и кое-какие серьезные замыслы.

– А как в Англии? – спросил Стив. – Ты был счастлив там, в другом твоем мире?

– Не знаю. Думаю, что да. Полагаю… полагаю, мне было, как и тебе, немного тошно от мысли, что придется найти работу, жениться, где-то осесть, купить дом и так далее. Я как-то утратил ощущение смысла.

– А теперь ты смысл видишь?

– Смысл в том, что смысла не существует. Вот и весь смысл.

– Отлично. Слова философа старшего курса. Я присел на краешек письменного стола.

– А чего ты ждал? Я втянул тебя в эту кашу, а ты все равно полагал, будто у меня на все имеются ответы?

– То есть жизнь продолжается, правильно? А как быть с твоим миром фестивалей Марди Гра, равных прав и гавайских браков? Я дважды щелкаю пятками моих красных шлепанцев, загадываю желание и попадаю туда, так? Или натыкаюсь на волшебное место, где можно просунуть руку сквозь стену и просто перейти в вашу параллельную вселенную? Или ты хочешь сказать, что судьба велит мне сражаться за прекрасный новый мир братской любви, что я должен стать вождем повстанцев, отцом-основателем новой Америки, который поведет чад своих в землю обетованную? И тогда ты сможешь исчезнуть в облачке дыма? Такой у нас будет уговор?

– Нет, Стив, – ответил я, – не такой. Если ты выслушаешь меня, я расскажу тебе, какой у нас может быть уговор.

Я рассказал. Он выслушал. За уговором дело не стало.

ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ:

ОБЩИЙ ПЛАН ДИККИНСОН-ХОЛЛА, ПРИНСТОНСКИЙ КАМПУС – ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

Камера по диагонали НАЕЗЖАЕТ на окно второго этажа и проникает внутрь Диккинсон-Холла.

ПЕРЕХОД К:

ИНТЕРЬЕР КОМНАТЫ СТИВА В ДИККИНСОН-ХОЛЛЕ – ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

СТИВ, держа в руке маленькую, закатанную в пластик карточку, дает подробные наставления МАЙКЛУ, который внимательно его слушает.

СТИВ. Так вот, это библиотечная карточка. Помнишь, как мы в прошлый раз книги брали? Все то же самое. Вот тут твой студенческий номер. Заучи его назубок, ладно? Каждый студент знает свой номер, и если ты станешь все время заглядывать в карточку, это будет выглядеть подозрительно.

МАЙКЛ кивает. СТИВ протягивает ему пакет для покупок.

Ты уверен, что помнишь, как работать с картом? Все, как я тебе показывал. В общем-то, просто.

МАЙКЛ. Все, как ты мне показывал.

СТИВ. Так, теперь план кампуса. Большую часть приметных зданий ты уже знаешь. Вот квартирка. Твоя, в Генри. Хорошо… (Тоном куда более серьезным.) Я понимаю, это может показаться нелепым, но с этой минуты, где бы мы ни встретились, мы ничего такого обсуждать не будем, разве что в «ПД» или «А и Б». Эти мужики, с которыми мы вчера познакомились…

МАЙКЛ (потрясенный). Ты думаешь, они могли подсадить в наши комнаты жучков?

СТИВ (потрясенный еще сильнее). Слушай, мы, может, и не похожи на идеальное государство, но здесь все-таки не нацистская Германия. Бактериологического оружия у нас не производят.