недобро зашумел. Рогволод отодвинулся от колючего куста, который явственно потянул к нему свои ветки.

«Если ты причинишь ему вред, тебе не жить.»

— Это мне нежить говорит?! — не отступался князь, хоть сердце в груди колотилось так сильно, как не трепетало в детстве, перед субботними розгами. — Выйди, покажись, коль такой смелый, что князю угрожаешь! Видал я тебя — сопляк сопляком! Сам на своего сына глаз положил, да взять невинного не решался? А как тебе дорожку перебежали, сразу строгим отцом заделался? Ревнителем добродетели? Да ты!..

Рогволод заткнулся, получив хлесткий удар березовым прутом по лицу. Утерев кровь с рассеченной губы, князь усмехнулся:

— Негоже, царь-батюшка, эдак-то. Был бы ты мужиком, вышел бы честно, поговорили бы с глазу на глаз. А так с тобой и разговаривать нечего.

Показательно сплюнув перед собой под ноги, князь с оскорбленным достоинством ушел из-под лесной сени.

— Что случилось? — всполошился вышедший ему навстречу Драгомир. Привстав на цыпочки, ухватил любовника за подбородок, повернул ему голову, пальцем оттянул губу, чтобы лучше рассмотреть ранку.

— Ничего, — ухмыльнулся князь, отчего ранка опять открылась и закровоточила.

— Как же ничего! Как же ты так?.. — возмутился Мирош.

Но Рогволод заставил его замолчать — притянул к себе за пояс, притиснул, положив властную ладонь пониже спины. И чмокнул в уголок рта, оставив, как печать принадлежности, красное пятнышко.

Драгомир затих. Только глаза широко распахнул, не видя в мире ничего и никого, кроме князя. И неважно, что Лес смотрел на них сейчас со стороны опушки всеми своими глазами. Главное, он получил свой первый поцелуй. Почти поцелуй, но для начала ему и этого легкого касания хватило для счастья, такого огромного, что изнутри распирало грудь и мешало дышать. Или то было не счастье, а еще только надежда на него? Какое же тогда будет счастье настоящее? Драгомир и представить не мог, загадывать боялся...

На следующее утро они вдвоем покинули терем.

Драгомир еще накануне в сумерки по просьбе (вернее сказать — по приказу) князя сбегал на берег Сестрицы, к тайному броду. Свистнул протяжно трижды, как показал Рогволод. И на условный свист на том берегу откликнулись коротким посвистом, из кустов высунулась бородатая заспанная рожа. Драгомир, внутренне обмирая, показал позолоченную пряжку с князева плаща. Рожа понятливо кивнула, скрылась в кустах, после чего появилась вновь: мелкий мужичонка, прикидываясь рыбаком, спустил на воду плоскодонку — и сноровисто подрулил к ждавшему Миру. Без лишних вопросов шепотом договорились, чтобы к назначенному часу ждали здесь с лошадьми и охраной.

День сменил ночь, и Рогволод, хрюкая смешками, выпихнул сонного юного любовника из постели, нарядил в женскую одежду, позаимствованную из старых сундуков Лукерьи, так как сарафаны Милены, пусть и выглядели богаче, но были велики как в груди, так и по длине. Волосы убрали под ленту, косицу заплетать не стали, слишком короткая получалась — у девиц обычно до колена или до пяток, а тут равно как у малышни, стыдоба. Драгомир молча пожалел, что весной обрезал волосья, сейчас как бы пригодились, вот точно бы краше любых красавиц получился бы, князю попрекать его было бы не за что.

А Рогволод, выведя из родного терема царевича под локоток, словно украденную невесту, сиял физиономией ярче червонца! И поднявшийся злой ветер, кидавший песок в лицо, его не пугал. Не обращал внимания на шелест и скрип деревьев, мимо которых шли. Мешала высокая трава, хватающая за ноги словно нарочно сплетенными петлями, хлестали встречные ветки. Он не верил самому себе! И уже прикидывал в уме, как далеко с такой покладистой «любовницей» он сумеет зайти, ибо эдакой удачей, идущей в руки, грешно не воспользоваться в полной мере.

У Драгомира сердце было не на месте. Шел, куда князь вел, и не смел глаз от земли поднять. С каждым шагом в груди щемило, стучало, а то обрывалось: остаться ли? Вырваться из рук князя, который держит его уж слишком крепко, не опасаясь оставить синяки. Дойдут до реки — назад пути не будет. Зачем Драгомир ему? Зачем Драгомиру он? Верно ли князь полюбил или только врет? Разумеется, врет. Побудет Мир любовницей некоторое время, ну месяц, ну до осени. Потом вернется домой, просить прощения у отца. Или, что скорее, не вернется. Как братец Евтихий, тоже поедет путешествовать, искать свою судьбу. Так почему не уехать сразу? Зачем идти в позорное услужение к князю? Узнал уж его в близости, потешил любопытство — не хватит ли?

Драгомир крепко зажмурился, помотал головой, прогоняя непрошенные мысли. Не его это рассуждения! Внушенные сомнения — он-то сам нисколько не сомневается, что полюбился князю. По-своему, но стал приятен ему и дорог. И тот честен с ним, не обещает невозможного, не клянется в вечных чувствах, не скрывает, что везет в город тайной любовницей, на позорное место бесправной комнатной девки. А то, что сердце зовет назад — так это трусость! И отцовские чары.

Мир оглянулся вокруг: Лес хмурился, небо оделось тучами, деревья шумели листвой. Он мысленно попросил прощения за причиненную тревогу. Пообещал, что с ним всё будет хорошо, что он обязательно будет счастлив. В конце концов, Новый Город рукой подать — не на цепь же посадит его князь в хоромах! Драгомир найдет время, чтобы приплыть на родной берег, навестить семью.

«НЕ УЕЗЖАЙ»

Лесной царевич вздрогнул.

— Замерз неужто? — заметил Рогволод, обнял за плечи: — Или переживаешь? Не бойся, тебе в моем городе понравится! Золотого терема не обещаю, но на скотный двор точно не отправлю.

Князь громко рассмеялся собственной шутке.

Мир же резко отвернулся, низко опустил голову: на мгновение он отыскал глазами среди зарослей пятно мрака, откуда всей кожей ощущал пристальный взгляд.

«Прошу тебя!»