— Девка! — разглядывая его без стеснения, объявил Рогволод. — Только плоская, как доска. Ничего, и таких брюхатил.

В лицо ему полетела мочалка, которую князь играючи перехватил, даже не забрызгался.

— Поесть принеси! — сопутствовал лесному царевичу окрик, когда тот вылетел из бани полураздетый, злой, мокрый, не успев толком волосы отжать и вытереться.

В отместку Драгомир не возвращался до густых сумерек.

Рогволод встретил его, лежа на скамье. Больную ногу он самостоятельно перевязал, разорвав найденное полотенце. Вместо своей, почившей, натянул рубашку Евтихия, оказавшуюся ему узкой в плечах.

— Хлеб и молоко? — выразительно выгнул бровь Рогволод, развернув узелок со снедью. — Даже масла пожалел.

Драгомир промолчал не менее выразительно, стараясь показать, что большего непрошеный гость не заслуживает. Не признаваться же ему, что за всё это время он не сумел взять себя в руки и поэтому ничего не приготовил? Сжег, выкипело, упустил, проворонил, проглядел, порезался и окропил кровью. Всё, что осталось после такой готовки сколько-то съедобным, выбросил поросенку. В итоге из еды, которую не совестно было подать городскому князю, нашелся лишь вчерашний хлеб. Молоко-то с грехом пополам надоил: коза, ощущая его нервозность, лягалась и норовила боднуть.

…Пока эти двое прожигали взглядами друг друга, стены баньки прожигал взглядом Яр. Лесной владыка притаился за плетнем, под низкой кроной яблони. По дрожащим листочкам рассыпался серебряный свет луны, медленно поднимающейся над лесом, бросая пятнистые отблески на бледное лицо бывшего эльфа.

— Я ничего тебе не скажу, царь-батюшка! — заявил надувшийся домовой, без вызова вдруг проявившийся из теней.

Яр, и без того на грани, от внезапного оклика сзади едва не сломал плетень, до того вцепился в жерди скрюченными пальцами. Обернувшись, узнав, плюнул в досаде:

— А я у тебя ничего и не спрашиваю, соседушка!

— И правильно, не спрашивай, — не отстал домовой, сильнее сдвинул косматые брови. — Твой дурачок меня упросил молчать, ничего тебе против его воли не доносить. Будто я только и делаю, что вечно шпионю за ним! Чуть не со слезами умолял, я думал, на колени бухнется. И ради кого унижался? Ради этого гада! Да он же не достоин ноги целовать нашему сокровищу!..

— Заткнись, по-хорошему прошу! — шепотом, с надрывом потребовал Яр.

— Да я молчу, молчу… — уныло согласился домовой. — Вовремя надо было мальчонку в город отпустить. Хоть с Евтихием за компанию — узнал бы людей, попривык бы, не случилось бы такого. Стыдобища! Как девчонку глупую этот гад его морочит!..

— За-мол-чи! — прошипел по слогам Яр.

— Да боюсь я, как бы чего совсем уж скверного не вышло, — не унимался домовой. — Ведь, зная Мироша…

— Или я тебя сейчас ударю, — пригрозил Яр.

Дедушка-соседушка понимающе вздохнул и растворился в воздухе. Через полминуты тишины, состоящей из шелеста листвы и всхлипывающего дыхания бывшего эльфа, вжавшегося спиной в яблоню, снова раздалось ворчливое:

— Но уж ежели что, ты не серчай на меня, твое величество! Пусть провинюсь перед мальчонкой, а тебя в известность поставлю!

— Уйди уже, — взмолился Яр.

— Сам смотри, чтобы он тебя не заметил, — укорил домовой.

— Не заметит, не беспокойся. Ему сейчас не до меня.

— Ну, а может, и обойдется, — пробормотал соседушка. — Может, оно так и лучше. Авось развеет князь на твоем сыне отцовские чары… Ай! Ухожу, всё! Ушел уже. Страсти-то какие развели, ах, боженьки ты мой…

…То ли нога стала меньше болеть от травяных примочек, то ли князь что-то на ум себе взял, только на следующий день Драгомир с несказанным облегчением понял, что с его гостем вполне возможно спокойно разговаривать. После бессонной ночи, которую лесной царевич провел в собственной постели, беспокойно ворочаясь и бесконечно обдумывая всё произошедшее, это открытие словно сняло с его плеч пудовый груз. Даже дышать стало как-то легче.

Мир приготовил завтрак на троих, не забыв о соседушке, у которого искренне попросил прощение за доставленное беспокойство. Отнес еду в баньку, всё-таки приглашать в дом даже сделавшегося покладистым князя ему отчего-то не хотелось. Потом занялся огородом, поросенка же с козой обиходил еще поутру. Затем наступило время обеда — снова наведался к гостю. Сделал ему новую примочку. Пока перевязывал, посмеялись над занимательным рассказом из жизни княжеских дружинников, мужиков смелых, сильных, умелых, но иной раз до крайности недалеких. И вновь хлопоты по дому и хозяйству, со вчерашнего дня накопилось вдвое против обычного... Ужин — опять в обществе князя. После вкусной еды и от вынужденного безделья тот сделался вальяжен, точно сытый кот.

— Не был бы я женат, то взял бы тебя в супруги не раздумывая! — пошутил Рогволод. — Всем ты хороша: и стройна, и тиха, и стряпаешь отменно. Лекарка опять-таки! Грудями, правда, не вышла и задом тоща, ну да ничего, стерпится — слюбится. Правда, не представляю, как бы я стал просить благословения у твоего папаши, это ж смех один… Мда.

— А ты женат? — с натянутой улыбкой спросил Драгомир.

— Да, пришлось, отец сосватал. Она сына мне родила. Сидит в хоромах на своей половине, с бабской челядью, как сороки, целыми днями языки чешут. Иной раз неделями с нею не видимся. Да и не тянет.

Больше Мир не спрашивал ни о чем. Рогволод же готов был говорить, кажется, обо всём на свете. Но это только неискушенному Драгомиру мнилось. Вскоре князь вытянул из молчаливого