В Шотландии государственное устройство было гораздо проще. Наемную армию она не держала, в основном используя военную силу для защиты от англичан и для пограничных набегов. Почти весь королевский доход обеспечивали королевские владения, а также судебные и таможенные пошлины, так что суммы по английским меркам (не говоря уже о французских) были мизерными. Попытки Якова I и Якова III в 1420-х и 1470-х годах добиться от шотландского парламента согласия на регулярный сбор налогов почти ни к чему не привели. Шотландское государственное устройство было ближе к раннесредневековому, чем к большинству современных ему моделей, и структура местной власти в Шотландии почти не менялась с XII века. Роберт I Брюс (1306–1329), давший отпор англичанам, после победы частично обновил состав шотландской аристократии за счет своих сторонников, а его внук, основатель династии Стюартов Роберт II (1371–1390), раздавал титулы собственной родне. Однако это не особенно укрепило королевскую власть, поскольку с такими ограниченными ресурсами и инфраструктурой напрямую контролировать происходящее на местах не удалось бы ни одному королю, и даже его шерифы были наследственными лордами. Постоянная угроза со стороны Англии (пусть и ослабшая в XV веке) создавала предпосылки для объединения королевства, при этом король и сановная верхушка, как правило, действовали сообща и заключали брачные союзы (но случались и периоды кризиса верховной власти – и Яков I, и Яков III были убиты, в 1437 и 1488 годах соответственно). Яков IV (1488–1513) преуспел в централизации больше, методично объезжая территорию королевства – тоже в раннесредневековом духе. И все равно Шотландия оставалась слабо централизованной[412].

Перенесемся теперь на Пиренейский полуостров. Португалии, самому мелкому из трех его королевств, приходилось, как и Шотландии, обороняться от более сильного соседа – Кастилии. В конце XIV века она попыталась завоевать Португалию, воспользовавшись междуцарствием 1383–1385 годов, но потерпела неудачу (отчасти благодаря английским войскам), и Жуан I Ависский (1385–1433), а также его преемники в XV веке правили стабильным государством, границы которого не менялись с 1297 года (и – за исключением одной деревни – до наших дней). Политическая консолидация, без которой Португалии не удалось бы уцелеть, позволила королям создать единую законодательную систему и ввести постоянный торговый налог. После того как в 1411 году с Кастилией был наконец заключен мир, португальцы обратились к единственной доступной им для завоеваний области – Африке. Попытки покорить Марокко каждый раз оборачивались разорительной неудачей, однако с западным побережьем Африки португальцам повезло больше: в 1419–1421 году они заполучили Мадейру, где вскоре было организовано прибыльное сахарное производство, а с 1420-х годов постепенно продвигались дальше на юг вдоль Африканского континента. Походы финансировались наследными принцами и портовыми городами. Устойчивая экономическая и военная экспансия в южном направлении вывела португальцев в 1490-х годах к Индийскому океану, но до тех пор их амбиции – а также получаемые прибыли – были скромнее. Налоги португальские короли собирали, но в первую очередь, как и в Шотландии, благополучие государства обеспечивали доходы с домена – благодаря его обширности. Однако государственная власть у португальцев оказалась сильнее шотландской[413].

Кастилия превосходила Португалию размерами и политическим весом. Ее король обладал идеологическим преимуществом как воплощение авангарда борьбы с мусульманами, хотя с середины XIV века единственный оставшийся эмират – Гранада – угрозы не представлял, пускай и сам редко оказывался под ударом. В ходе междоусобной войны 1360-х годов Педро I в 1369 году сменил на троне его незаконнорожденный старший брат Энрике II Трастамара. Междоусобица, как и везде, приводила к передаче прав сбора налогов колеблющемуся дворянству и городам с целью склонить их на ту или иную сторону, но в то же время порождала встречную потребность добывать средства на армию. Тем не менее короли, как и в Португалии, сохраняли контроль над торговым налогом, а кастильские кортесы проявили готовность одобрить прямые налоговые сборы на войны с Арагоном и Англией при Энрике II и его сыне Хуане I (1379–1390). Королевские доходы в Кастилии конца XIV века были внушительными и не уступали английским. Именно это обстоятельство послужило политической подоплекой еврейских погромов 1391 года (когда новый король Энрике III был еще ребенком), поскольку в том числе и таким образом народ выражал протест против королевской власти, достигшей к тому моменту своего расцвета[414].

В XV веке за расцветом последовал спад. Кастилия пережила череду слабых правителей, а также междоусобную войну 1440-х годов между стоящими у власти вельможами, схожую с разгоревшейся в Англии десятилетием позже. Королевские притязания на централизованную власть оставались такими же честолюбивыми, но королевские доходы в середине века постепенно сокращались из-за передачи прав дворянству и к 1470-м годам вдвое уступали английским – которые, как мы знаем, к этому времени тоже снизились. Изабелла I (1479–1516), сочетавшаяся браком с наследником арагонского престола Фердинандом II (1479–1516), перехватила корону у своей племянницы, законной наследницы Хуаны, в достаточно сложный для Кастилии момент. Но Изабелле, что примечательно, удалось переломить ситуацию. Ее династический союз с Арагоном был не первым, но он, в отличие от других, оказался долговечным и предполагался таким с самого начала. Изабелле с супругом удалось заново утвердить королевские финансовые полномочия, установить более строгий порядок в стране и до некоторой степени напрямую подчинить себе кортесы, города и даже некоторые сеньории, на которые такой контроль не распространялся с 1400 года. Высокий уровень политической консолидации, которой добилась Изабелла в Кастилии, выразился и в менее похвальных деяниях – походе на Гранаду в 1487–1492 годах, изгнании евреев год спустя и гонениях на евреев-выкрестов. Однако представление об «общественном благе», как его часто называли в позднесредневековой Европе, перипетии последних десятилетий не истребили, и в Кастилии, как и во Франции и Англии, аристократия к этому времени плотно участвовала в управлении страной, извлекая из него финансовые выгоды и убеждаясь таким образом в преимуществе сильной королевской власти[415].