Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С самого начала борьбы против Троцкого и его соратников ГПУ оказалось втянуто партийной властью в борьбу с фракционной оппозицией. Сталин уже забрал большую часть полномочий главы государства и на этих правах не пожелал ввязываться с троцкистами и другими оппозиционными группами в бесконечные диспуты, а задействовал против них свою государственную и бюрократическую машину, а значит, и такой важнейший ее элемент, как спецслужба.
С 1923 года, когда ввиду болезни Ленина было очевидно, какая борьба за его наследство скоро разгорится в партии, Дзержинский воплотил это в явную поддержку генерального секретаря Сталина. Он стал безжалостен к тем своим подчиненным в ГПУ, кто в спорах становился на сторону оппозиции или хотя бы начинал колебаться между главными фракциями. Так, Дзержинский в 1924 году без сомнений выгнал на хозяйственную работу начальника Новгородского управления ГПУ Абрама Мильнера «за колебания по отношению к внутрипартийной оппозиции». Как ни парадоксально, это решение Феликса Эдмундовича впоследствии спасет жизнь опальному чекисту Мильнеру. Когда с 1936 года НКВД брал сначала откровенных троцкистов и зиновьевцев из чекистов, потом колеблющихся, а затем и совсем к оппозиции непричастных – настоящий «колеблющийся» и троцкист Мильнер в народном хозяйстве спокойно переживет «большую чистку» и умрет своей смертью только в 1968 году, – такое тоже случалось на послереволюционных просторах в СССР.
К тому же Дзержинский в диспутах 1923–1926 годов однозначно поддерживал группу Сталина. Да и сам был в ЦК активным ее членом, регулярно нападая на Троцкого, а позднее и на перешедших в оппозицию Зиновьева с Каменевым. А Троцкого Дзержинский, похоже, просто ненавидел, считая его тем «Бонапартом с красными перьями» – будущим потенциальным могильщиком революции, хотя, разумеется, руководствовался в наступлении на троцкистскую линию он не личной неприязнью к ее вождю, а принципиальными соображениями.
Дзержинский при этом временами колебался, заявлял даже летом 1925 года, за год до своей смерти, что никогда не будет поддерживать в этой борьбе ни одну из фракций, назвал всю эту фракционную эпопею «борьбой пауков в банке». Но ведь при этом он ни одним намеком не склонялся к хоть какой-то защите Троцкого или Зиновьева.
Как бы там ни было, свою спецслужбу Железный Феликс с 1923 года полностью предоставил к услугам правящей тогда в ЦК верхушке Сталина с Бухариным для ударов по оппозиции в партии. Если бы тогда борьба пошла, как требовали оттесненные от реальных рычагов власти оппозиционеры, только в диспутах на пленумах и съездах партии, то у Сталина в группе приверженцев появился бы только преданный сторонник – Дзержинский. Но поскольку Сталин решил давить оппозицию не речами, а силой своей властной машины, то Феликс Эдмундович дал ему не только свой голос в спорах в ЦК, но и мощнейший карательно-расследовательный аппарат своего ГПУ, использованный Сталиным затем в войне с оппозицией в качестве тяжелой артиллерии, у противника начисто отсутствующей, что и предопределило во многом исход этой баталии в пользу Сталина.
Это был бесценный подарок для Сталина и его фракции в руководстве партии, сделанный на закате жизни стареющим Дзержинским, решительно принявшим тогда сторону Сталина и сталинцев. Ведь ГПУ в 1923 году, в начальный период грызни большевистских фракций за власть и наследство угасающего в Горках Ленина, оказалось в руках Сталина едва ли не единственным надежным инструментом. Партию тогда еще недавно назначенный пожеланием Ленина генеральным секретарем Сталин не успел полностью подчинить себе, даже собственную команду и свой штаб в лице преданных Молотова, Кагановича и других сталинцев только формировал. Красная армия вообще не считалась ему верной, слишком много в ее верхушке осталось людей только что отстраненного от поста ее главы Троцкого. В 1923 году еще доходило до того, что самые бравые троцкисты из красных командиров РККА типа Антонова-Овсеенко или Шмидта могли прийти ночью к Троцкому и предложить силами своих частей Красной армии совершить в стране настоящий военный путч, двинув верные войска на захват власти и арестовав Сталина, Бухарина, Зиновьева и всех иных противников «настоящего ленинизма». Самый решительный из этих троцкистов в РККА Муралов, а может, и самый дальновидный, даже дополнил это предложение совсем уж заговорщицким этюдом: предложил Троцкому сразу после ареста Сталина и Бухарина расстрелять «при попытке к бегству» и объявить их посмертно открытыми врагами ленинизма. А ведь у красного командира Муралова за спиной была неслабая сила, он в тот момент командовал в Красной армии всем Московским военным округом, ему даже курсанты кремлевской охраны подчинялись. Такие планы появлялись среди армейских троцкистов и позднее. В 1926 году заместитель Троцкого в РВС Лашевич тайно собирал их у себя на квартире и опять предлагал на крайний случай организовать путч силами верных частей РККА «в защиту предаваемой Сталиным революции и ленинского дела» – своего рода несостоявшийся троцкистский ГКЧП тех лет.
Троцкий тогда, несмотря на свой радикализм, дрогнул, побоялся совершить откровенно бонапартистский переворот силами Красной армии против своей же партии. А Сталин затем не без помощи ГПУ об этом несостоявшемся заговоре узнает. Так что, невзирая на достаточное количество колеблющихся или откровенных троцкистов и в рядах самой ГПУ, Сталин усилиями Дзержинского и верхушки чекистского руководства получил в руки мощное оружие в борьбе за власть – спецслужбу. Это пока еще не топор в его руках, грубая сила чекистов потребуется годами позднее, когда их наганы будут уже впрямую добивать разгромленную политически оппозицию. Пока он получил в руки не топор, а ловкую отмычку, использовал оперативные возможности ГПУ. Получил возможность слежки за лидерами оппозиционных фракций, да и собственных соратников. Получил потекший к нему через ГПУ компромат: кто завел любовницу из балерин, как Калинин, кто организовывает оргии с артистками, как нарком культуры Луначарский, кого подозревают в половой приверженности к мужчинам, как наркома иностранных дел Чичерина, кто вообще погряз в разврате и роскоши, как Енукидзе, кого подозревают в сдаче товарищей царской охранке, как Рудзутака, и так далее. А от компромата до оперативных игр ГПУ против оппозиции было уже полшага.
Дзержинский согласился с методами давления на оппозицию Троцкого или Зиновьева с использованием специфических возможностей своей спецслужбы очень легко, как когда-то с «красным террором» для защиты еще слабой в 1918 году советской власти. И сам Дзержинский успел на июльском пленуме партии, во время которого в 1926 году и умер от инфаркта, поучаствовать с личной страстью в одном из генеральных сражений по разгрому троцкистов и зиновьевцев. В книге историка А.В. Шубина «Вожди и заговорщики», посвященной подробному анализу как раз борьбы фракций в партии в 20 – 30-х годах, по материалам того пленума дается атмосфера этих словесных баталий с участием Дзержинского: «Дзержинский взял слово и обрушился как на Пятакова, так и на Каменева. Каменев, Пятаков и Троцкий прерывали Дзержинского ядовитыми репликами. Началась перепалка, в которой принципиальные вопросы были вытеснены мелочными придирками. На критику Дзержинского Каменев отвечал: «Вы четыре года нарком, а я только несколько месяцев». Дзержинский в ответ: «А вы будете 44 года и никуда не годны, потому что занимаетесь политиканством, а не работаете… Я не щажу себя, товарищ Каменев, никогда…» Он признался, что и его деятельность не всегда успешна, за что тут же ухватился Каменев: «Вот Дзержинский 45 миллионов рублей напрасно засадил в металлопромышленность». Взбешенный Дзержинский предложил расстрелять виднейших членов оппозиции. Их реакция: «Это вас нужно расстрелять!» Реплика Дзержинского: «Я вам докажу, что добьемся своего!»[14].