Тут к ним подошла Эстер, и Кико, вскочив, упорхнула прочь.

– Мы не расскажем ей о том, что узнали от Софи? – негромко спросила Анадиль, глядя в глаза своей подруге

– О чём? О том, что парень, которого она считает реинкарнацией своего возлюбленного, на самом деле его брат? И что их обоих никогда не интересовали девушки? – Эстер немного помолчала, затем решительно ответила: – Нет.

– Замётано, – согласилась Анадиль.

Вскоре все они разбрелись по разным облакам. Софи болтала с Хортом, Эстер с Беатрисой, Рина с Анадиль, другие тоже разбились по парам, и лишь Агата осталась одна, стояла, наблюдая зигзаги, которые выписывал в небе Мерлин на Ночном Ветре. Лихо управляя ковром-самолётом одной рукой, маленький маг зажёг палец на другой руке и написал среди звёзд его лучом своё имя. Агате было не по себе. Она так привыкла к роли миротворца, который между всеми улаживает конфликты и наводит мосты, что ей просто невыносимо было смотреть на то, как прекрасно обходятся без неё рыцари Ордена одиннадцати, да и вообще все – всегдашники и никогдашники, взрослые и юные, старые друзья и новички. Вон Софи на дальнем облачке продолжает о чём-то ворковать с Хортом… Всё это заставляло Агату вновь почувствовать себя девчонкой с кладбища в Гавальдоне, всеми забытой и никому не нужной в целом мире. Но затем Агата вспомнила, что это не Гавальдон и что в этом мире её окружают друзья, каждый из которых такой же умелый, такой же сильный, как она, и у каждого своя, очень важная роль в этой сказке. У каждого, включая её возлюбленного, который в эту самую минуту заперт в пещере, пытаясь спасти свою принцессу от Змея.

«Дот всё правильно про меня сказала, – подумала Агата. – Я убедила себя в том, что это моя сказка и это я должна победить в ней. Это моя гора, и я её покорю… Скалолазка! Почему я придумала, будто все так просто и горят желанием, чтобы я ими руководила? Почему я своему принцу мешала стать лидером? Пусть бы лучше он командовал мной. И с какой стати я вдруг решила, что у меня на любой вопрос ответ найдётся, а?»

И её душа прошептала в ответ:

«Потому что если бы я всего этого не делала, то… чего бы я стоила?»

Другими словами, у Агаты была та же проблема, что и у Тедроса. Им обоим нужно было самоутвердиться. «Кто я такой, если у меня нет короны? – думал Тедрос. – И какой же я сын Артура, если я не король?»

А Агату её неуверенность в себе привела сюда, на это вот облако, и поставила перед необходимостью искать и давать ответы на вопросы, которые роились сейчас у неё в голове.

У Агаты болезненно сжималось сердце. Ведь она по собственной глупости и самоуверенности поставила своего принца в ужасное положение, просто ужасное. Мало того что по условиям второго теста он должен был убить её, так теперь ему ещё и скрывать свои планы от своей принцессы приходилось, чтобы она не лезла в них и не мешала ему доказывать своё право быть королём.

Они во многом были разными, Агата и Тедрос. Очень во многом. Однако сердце каждого из них точил один и тот же червь неуверенности в себе, и это заставляло их доказывать свою компетентность. Доказывать, что они достойны любви. Так когда-то Агата искала у профессора Доуви доказательства того, что она, оказывается, может быть красивой. Однако и тогда, и сейчас ответы и доказательства им следовало искать только в себе. До тех пор, пока Агата и Тедрос ищут ответы извне, они будут идти каждый своим путём, и дороги их никогда не пересекутся. И не понять им друг друга так же, как двум соперникам, вступившим в борьбу за королевскую корону.

«Может быть, именно поэтому Артур и придумал такой второй тест?» – подумала Агата.

Потому что видел будущее, в котором она тормозит и мешает его сыну, вместо того чтобы помогать ему.

Увидел это и решил предать их любовь огню.

Три теста.

Три вопроса, на которые нужно найти ответ.

Была ли Агата «правильной» королевой для Тедроса?

Или она станет новой Гиневрой, новым проклятием для Камелота?

Таков был заданный королём вопрос.

Теперь Агата должна была ответить на него.

«Это такой же мой тест, как и Тедроса», – подумала она.

Чтобы выжить, она должна доверять своему принцу.

Они должны быть командой.

Настоящей командой.

И они станут ею, но, разумеется, если только Тедрос сумеет выбраться живым из пещеры.

У Агаты перехватило горло.

Тедрос вернётся. Он должен вернуться.

В любую минуту он может появиться, упасть с неба прямо на её облако и взглянет на неё своими чудесными глазами, и знакомая кривая ухмылка коснётся его губ.

Ну, а пока этого не произошло, Агата, чтобы как-то отвлечься, принялась делать то, чем когда-то занималась в подобной ситуации девушка с кладбища, – незаметно стоять в тени и подслушивать, о чём говорят друг с другом живые…

– Он так тебе и сказал? – спрашивала у Дот Марианна, выглядевшая сейчас застигнутой врасплох и загнанной в угол. – Что он с твоей матерью… что они были любовниками?

– Ага, – кивнула Дот. – Забавно узнавать, что он любил ещё кого-то, кроме тебя, верно?

Марианна широко раскрыла глаза.

– Я тебя умоляю, да у нас в городе каждая собака знала, что мой папочка обожал тебя, – подтрунивая, продолжала Дот. – Потому он и ненавидел так сильно Робина. Но ты всегда была так добра с папочкой, хотя он и намеревался убить твоего возлюбленного. Иногда мне казалось, что у вас с моим папочкой тайная дружба. Временами вы были друг для друга больше чем враги.

– Погоди секундочку, – негромко сказала Марианна. – У тебя воротничок разошёлся. Позволь, я поправлю.

Марианна вытащила из своих волос булавку и принялась поправлять доспехи Дот.

– Как хорошо от тебя пахнет, – заметила Дот.

– Пивом и жареными куриными крылышками? – рассмеялась Марианна. – Именно так от меня пахло, когда я работала в «Стреле».

– Да нет, каким-то домашним, уютным одеялом пахнет… или подушкой.

– Вот как, – натянуто произнесла Марианна, продолжая скреплять воротник.

Дот посмотрела вверх, на сделанную из сыра Луну в Селестиуме. Поблизости кружил Мерлин и каждый раз, пролетая мимо Луны, откусывал от неё большие куски. Шоколадного цвета кожа Дот мягко блестела в свете этой обкусанной Луны, и на секунду ведьма показалась Марианне совершенно не постаревшей.

– Папочка никогда не рассказывал мне о моей мамочке, – печально заговорила Дот. – Сказал только, что она умерла, когда я была ещё совсем маленькой. Да ещё вскользь упомянул несколько раз, что она, например, была красивой и что её одинаково любили и всегдашники, и никогдашники. Что у неё было доброе сердце и она прощала даже тех, кто обижал её. Что она очень хорошо умела шить. Ну, и на этом всё, пожалуй. Не так уж много, но не в этом дело, правда? Если у них была с мамочкой любовь… настоящая любовь, как говорил об этом папочка, тогда мне и этого вполне достаточно.