Желудок Шарко сжался. Люси скорчилась на стуле.

– Как только ими занялись медики, сразу же было сделано переливание крови, чтобы восполнить потерю гемоглобина, вызванную несчастным случаем. Им ввели в тело чужую кровь.

– Вы хотите сказать, что… что вследствие переливания они подхватили что-то, способное изменить их поведение по отношению к опасности?

– Это единственный вывод, который я могу сделать. Болезнь, микроб, который проник в кровь во время переливания, чтобы поразить именно эту часть мозга. Есть еще одна деталь, которая подтверждает мою мысль. Я долго беседовал с врачом, который занимался Фредериком Рубенсом в медицинском центре Руана. Я рассказал, как его бывший пациент утратил чувство страха после выхода из больницы и о его трагическом конце. Тогда он вспомнил похожий случай, происшедший на год раньше. Грегуар Корбюзье, тридцати четырех лет, находился под наблюдением на протяжении многих лет, потому что был гемофилом. В один прекрасный день жена, вернувшись домой, нашла его мертвым. Он потерял всю кровь, порезавшись осколком стекла. Ранение, очевидно, было случайным – он уронил бутылку и пытался прибраться, – но он не позвал на помощь. И было еще одно обстоятельство, еще более настораживающее: за несколько недель до этого он прекратил колоть себе коагулирующие препараты, ничего никому не сказав. Опять полная потеря чувства опасности.

Люси и Франк попытались осознать все значение утверждений ученого: были и другие случаи. Сколько? Где?

– Ему тоже делали переливания крови из-за гемофилии? – спросила Люси.

– Нет, но препараты, которые он регулярно себе колол, – факторы VIII и IX – изготавливаются из крови.

Джереми Гарит сделал паузу, чтобы удостовериться, что полицейские сумели оценить масштаб его открытий. Конечно же, Шарко понимал. Мальмезон говорил ему о продуктах переработки крови, в том числе об этих факторах VIII и IX. Странная болезнь, возможно неизвестная, скрывалась среди компонентов крови, гнездилась в мозгу и, пробудившись, начинала пожирать мозговые миндалины. Он подумал о Мексике, об умерших рабочих. Они тоже заразились, получив больную кровь. Возможно, через иглы в центре сбора? Или им тоже делали переливание?

– Вы никому не говорили? – напряженным голосом спросил Шарко.

– Нет; разумеется, нет. Но только представьте себе: что, если новая болезнь распространяется через кровь уже много месяцев или лет? Это же все равно что бросить алый краситель в исток Сены, а потом смотреть, как постепенно краснеют все ее притоки, вплоть до маленьких ручейков. Это же… Ла-Манш тоже становится красным. Потом океаны. Приблизительно так СПИД распространился по всей планете. Через кровь.

Шарко обмяк на стуле. Фраза, написанная на стене в подземелье грибной плантации, вдруг налилась очевидным смыслом: «Реки текут и заражают мир». И по лицу Люси он понял, что она думает о том же.

– А та кровь, которую перелили Тома Пино, Фредерику Рубенсу и Кароль Муртье, – можно узнать, откуда она?

– Допустим, что изначальные доноры тоже больны или заражены, уж не знаю, какой термин следует использовать. Это хороший след. Я вам дам имена врачей, которые лечили тех трех пациентов, названия больниц, даты и время переливаний. Я уже все записал. С этой информацией и нужными бумагами обращайтесь в любое отделение Французской федерации доноров крови. Они сумеют определить контейнер, вычислить цепочку и раскрыть анонимность.

– Мы знаем, куда обращаться, – в центр Анри-Мондор. Мои коллеги там уже были.

– Отлично. Так вы сможете идентифицировать доноров. И далее выяснить, больны ли они сами и делали ли им переливание. Надеюсь, что путь к первоисточнику будет гораздо короче.

Он протянул листок бумаги и очень серьезно на них посмотрел:

– Я еще не знаю, что за этим стоит, но полагаю, что вы должны как можно скорее ввести в курс дела профессионалов из служб охраны здоровья. Необходимо разобраться, что скрывается в венах этих людей и что пожирает их мозг.

Как Николя и ожидал, дверь дома в Со ему открыла няня. Он знал, что Шарко и Энебель редко возвращаются домой раньше семи вечера.

– Здравствуйте, Джая. Вы меня помните? Николя Белланже. Мы давно с вами не виделись.

Молодая женщина кивнула:

– Да, да, конечно я помню.

Она робко его разглядывала, придерживая одной рукой дверь, другой держась за косяк и загораживая дорогу.

– Я могу зайти на пару минут? Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Мне очень жаль, но мсье Шарко предупредил, что вы можете прийти. И велел не разговаривать с вами.

Николя почувствовал, как внутри вскипает лава:

– Почему вы не должны со мной разговаривать?

Она пожала плечами:

– Мсье Шарко ничего мне не объяснил. Мне очень жаль, но…

– Вы предпочитаете, чтобы мы беседовали официально в моем кабинете?

– Не надо настаивать. Я знаю, что вы не можете этого сделать, потому что вас отстранили от работы. А сейчас… у меня много дел, простите.

Она захлопнула дверь у него перед носом. Коп рассвирепел и забарабанил в створку:

– Расскажите, что произошло в ночь на двадцать первое сентября! Вы были здесь, сидели с детьми! А они, ваши работодатели, где были они?

Никакого ответа. Ему пришлось вернуться в машину, и он рванул с места, сгорая от ярости.

Он гнал слишком быстро и включил радио, чтобы успокоиться. Об их расследовании говорили на всех волнах. Личность Рамиреса была установлена несколькими днями раньше, и теперь журналисты старались раскопать все, что можно, о могильщике, захоронившем тринадцать тел в Ивелине. А еще они задавались вопросами о его смерти: кто убил этого монстра? По какой причине? Слухи и предположения множились – от сведения счетов между убийцами до кого-то вроде праведного мстителя.

А вот коп знал ответ на первый вопрос, но не на второй, хотя твердо рассчитывал получить его, несмотря на все препятствия, чинимые Шарко. У любого преступления есть мотив. Даже если смерть Рамиреса была случайной, что и предполагал Николя, должна быть причина, по которой Люси оказалась у него в ту ночь. Вот когда он эту причину найдет, тогда его расследование и будет доведено до конца.

Полчаса спустя он припарковался у комиссариата города Атис, красивого здания с широкими затемненными окнами, окруженного приятными улочками с раскидистыми деревьями. Действовать следовало напрямик. С кипой бумаг под мышкой, Николя уверенным шагом двинулся вперед. Оказавшись внутри, он обратился к дежурному в справочной, молодому парню лет двадцати:

– Капитан Белланже, из Главного управления. Мне нужно поговорить с лейтенантом Симоном Кордюалем.

Мальчишка вежливо ответил: «Сию секунду, капитан» – и взялся за телефон. По взгляду дежурного Николя понял, что на том конце трубки выразили недоумение, тем не менее коп был направлен в нужный кабинет.