Она протянула к нему левую, здоровую, руку.

— Подожди, подожди чуть-чуть, — прошептала она. — Я скоро. Я скоро буду с тобой.

А Мари Парис подумала, что старуха обращается к ней.

Америка инвестировала свою религию и мораль в ценные бумаги, приносящие стабильный доход. Она заняла неприступную позицию благословенной нации — благословенной именно потому, что она этого заслуживает; а ее сыны, вне зависимости от того, какие богословские доктрины они исповедуют, а к каким остаются равнодушны, безоговорочно подписались под этим национальным кредо.

Агнесс Репплиер. Времена и тенденции

Тень и Среда ехали на запад, через Висконсин и Миннесоту в Северную Дакоту. Покрытые снегом вершины холмов напоминали огромных спящих буйволов. Миля за милей — холмы, холмы и больше ничего. Потом они свернули на юг и направились — уже через Дакоту Южную — на территорию индейских резерваций.

«Линкольн Таун-кар» Среда обменял на древний громыхающий «Виннебаго», пропитанный крепким, ни с чем не сравнимым запахом кота-самца. «Линкольн» Тень водил с удовольствием, а вот «Виннебаго» ему совсем не нравился.

Когда они проехали мимо первого указательного столба с надписью «гора Рашмор», до которой было еще несколько сотен миль, Среда пробурчал:

— Вот тебе еще одно священное место.

Тени казалось, что Среда заснул.

— Я слышал, индейцы и впрямь раньше считали его священным, — сказал он.

— Оно и сейчас священное, — сказал Среда. — Просто людям нужно дать хоть какой-то повод, в силу которого они могли бы спокойно приезжать сюда и возносить молитвы. Америка в ее лучшем виде. Люди в наше время не могут просто так приехать и посмотреть на гору. Поэтому и нужно было, чтобы мистер Гутзон Борглум высек гигантские лики президентов. Теперь разрешение выдано, и люди толпами едут подивиться на то, как в действительности выглядит гора, которую они уже тысячу раз видели на открытках.

— Знавал я одного парня — он несколько лет тому назад ходил на «Силовую станцию» штанги тягать. Так вот он мне рассказывал, что индейцы из Дакоты, молодые, в смысле, забираются на гору, к президентам на головы, а потом, рискуя жизнью, вытягиваются цепочкой, и самый крайний ссыт президенту на нос.

Среда заржал.

— Какая прелесть! Просто прелесть! Так они свой гнев изливают на какого-то конкретного президента?

— Он не уточнял, — пожал плечами Тень.

Колеса «Виннебаго» отматывали милю за милей. Тени начало казаться, что они стоят на месте, а мимо на скорости шестьдесят семь миль в час проезжает американский ландшафт. Зимняя дымка скрадывала очертания холмов.

К полудню второго дня пути они были почти на месте.

— На прошлой неделе, — сказал Тень, прервав свои размышления, — в Лейксайде пропала девочка. Когда мы были в Сан-Франциско.

— Ну и? — Среда не проявил к новости особого интереса.

— Элисон МакГоверн. Это не первое исчезновение. Дети исчезали и раньше. И всегда зимой.

Среда поднял бровь:

— Это, конечно, трагично. Все эти детские лица на пакетах с молоком — хотя что-то я не припомню, когда мне в последний раз доводилось видеть подобные пакеты, — или плакаты в зонах отдыха на автострадах. «Вы меня видели?» — спрашивают они. При обычных обстоятельствах вопрос глубоко экзистенциальный. «Вы меня видели?» Сверни на следующем повороте.

Тени показалось, что над ними пролетел вертолет, но облака висели низко и закрывали обзор.

— Почему ты выбрал именно Лейксайд? — спросил Тень.

— Я же говорил. Приятное тихое местечко, где тебя можно было спрятать. Там ты за сценой, вне зоны доступа.

— И зачем это было нужно?

— Нужно было, и все дела. Теперь поворачивай налево, — сказал Среда.

Тень свернул.

— Что за черт? — сказал Среда. — Твою мать. Иисус, блядь, Христос, к велосипежьей матери. Сбавь скорость, но не тормози!

— А в чем, собственно, дело-то?

— Херня начинается. Ты знаешь объездной путь?

— Вообще-то нет. Я первый раз в Южной Дакоте, — сказал Тень. — К тому же я вообще не в курсе, куда мы едем.

За холмом вспыхнул размытый туманом красный огонек.

— Засада, — сказал Среда.

Он пошарил рукой в одном кармане, потом в другом, пытаясь что-то нащупать.

— Может, развернемся и — обратно?

— Не можем мы разворачиваться. Они и сзади нас приперли, — сказал Среда. — Сбрось-ка скорость, миль до десяти-пятнадцати.

Тень посмотрел в зеркальце заднего вида. Примерно в миле за спиной горели фары.

— Ты уверен? — спросил он.

— Как и в том, что яйцо — оно и в Африке яйцо! — фыркнул Среда. — Так сказал один фермер, который взялся разводить индюков, после того, как у него вылупилась первая черепаха. А, вот он! — и он выудил из кармана кусочек белого мела.

Среда стал царапать мелом на приборной доске кемпера, делая какие-то пометки, будто решал сложную математическую задачку — или, к примеру, подумал Тень, будто некий бомж решил нацарапать для других бомжей длинное послание, зашифрованное тайным бомжиным кодом, типа: осторожно злая собака, опасный город, но есть одна милая женщина и теплая тюряжка, где можно перетоптаться ночку-другую…

— Так-так, — сказал Среда. — А теперь разгонись до тридцати. И не сбавляй.

Одна из машин, ехавших следом, врубила мигалку и сирену и начала набирать скорость.

— Не сбавляй, — повторил Среда. — Они хотят, чтобы мы сбросили скорость на подъезде к кордону.

Чирк. Чирк. Чирк.

Они въехали на гору. До кордона осталось меньше четверти мили. Поперек дороги и на обочинах стояли в ряд двенадцать машин — полицейских легковушек и несколько больших черных внедорожников.

— Приехали, — сказал Среда и сунул мел обратно в карман. Приборная доска «Виннебаго» была сплошь испещрена похожими на руны письменами.

Машина с сиреной, сбросив скорость, ехала прямо за ними.

— Остановите машину! — заорал голос из рупора.

Тень посмотрел на Среду.

— Сверни направо, — сказал тот. — Съезжай с дороги.

— На этой развалюхе по полю далеко не уедешь. Перевернемся.

— Не бойся. Поворачивай направо. Давай!

Тень крутанул руль, «Виннебаго» накренился и подпрыгнул. На секунду Тени показалось, что он был прав и кемпер сейчас перевернется, но мир за ветровым стеклом растворился и замерцал, как подернутое ветром отражение в прозрачной луже.

Облака, туман, снег, дневной свет — все исчезло.