— Филь, говори по-русски, — встряла Олька. — И давай уже, чай же стынет, у меня сегодня и крошки во рту не было.

Лина наконец обратила внимание на чашки из тончайшего фарфора, по форме напоминающие распустившийся цветы лотоса, а плоские блюдца — листья кувшинки. Они казались настолько хрупкими — попробуй только налей в них горячую воду, и они растают, как льдинки по весне.

— Ой, как красиво, — взволнованно воскликнула Лина, осторожно прикасаясь к чашке. — Это же настоящее произведение искусства! У тёти Марины на даче было много всяких забавных фарфоровых штучек. В детстве я так любила играть с ними, но Филиппу это не особо нравилось.

— Что-то я такого не припомню, — прищурился Фил, смешно заломив брови. Всё это время Лина ощущала на себе его мимолётные взгляды, отчего чувствовала себя будто не в своей тарелке, тем более что Ольку он в открытую игнорировал.

— Да где тебе помнить, — закусила Лина губу, — ты всегда на улице с девчонками пропадал.

— А ты ревновала?

— Вот ещё.

— Эй, хватит уже вам, — обиженно заныла Олька, поглощая очередной пирожок. — Вы тут не одни.

— Точно, Лин, ты угощайся. — Фил придвинул к ней тарелку с выпечкой. — Вот этот бери с посыпкой, он с яблоком и корицей. — И Лина потянулась за пирожком.

— В белой гостиной много всего такого, — жуя, сказала Олька. — Это сейчас больших денег стоит. — Она отхлебнула чай и, обжёгшись, с шумом поставила чашку на блюдце.

— Ну, ты аккуратнее, куда торопишься, горе ты луковое, — шикнула на неё тётя Нина и тут же взглянула на Лину. — Марина очень любила антикварный фарфор, ей от мамы целая коллекция досталась. Самые красивые и ценные вещи оставили в доме у Полянских, вот и этот сервиз тоже, как его Мариночка любила. Она ведь тоже не из простой семьи, папа её был знаменитый пианист Михаил Лавров. Рыжий хулиган, так его звали в артистической среде, только вот судьба у него не сложилась.

— Да, я слышала от Бескровной, от преподавательницы. Она когда-то и тётю Мариночку учила, — с грустью ответила Лина.

— А ты, Филь, значит, на концерте был, мог бы сказать, я бы тоже сходила, — пробубнила Олька с набитым ртом.

Не удостоив её ответом, Фил осторожно поднёс чашку к губам.

— Этот дом такой крутой, — как ни в чём не бывало продолжила Олька. — Я бы очень хотела жить в нём. Я так просила папу, чтобы он мне купил квартиру в этом доме, но папа не любит антиквариат, предпочитает вкладывать деньги во всё новое.

— Обломись, детка, — усмехнулся Филипп себе под нос.

— Расслабься, папа купил мне квартиру ничуть не хуже, да ты и сам видел. И это совсем недалеко от Баррикадной, всего лишь три остановки на метро. — Олька стрельнула глазами в Фила. — Так что я смогу в любое время хоть пешком сюда добраться. И я, между прочим, тоже не из простой семьи, мой папа в Госдуме и дом у него на Рублёвке.

— О чём это ты сейчас? — одёрнула Ольку тётя Нина. — Ты лучше ешь давай. Вот эти пирожки с курагой ещё не пробовала.

Фил раздражённо выдохнул и отодвинул чашку. Над столом повисла тишина.

— Это и правда удивительный дом, — тут же нашлась Лина, стараясь загладить неловкость. — Я всегда заглядываюсь на сталинские высотки, они просто сказочно прекрасны. Интересная архитектура — все эти скульптуры, балконы, колонны, мрамор, гранит. Это так впечатляет.

— Да, это дом-легенда, — подхватила тётя Нина. — Столько знаменитостей в нём жило: авиаторы, учёные, актёры, музыканты, вот, к примеру, актриса Быстрицкая, хирург Бакулев, академик Полянский с семьёй, уже третье поколение Полянских в этой квартире, а сколько слухов ходит, сколько тайн скрывается в его стенах!

— Тёть Нин, а приведений вы не видели? — Олька понизила голос. — Мне на вашем балконе всё время кто-то мерещится. Это, наверное, из-за скульптур.

— Я вот что скажу, — задумалась тётя Нина. — За всю свою жизнь ни разу не видела никакой нечисти. Но вот однажды… — Старушка выдержала паузу. — Вышла я как-то на чёрную лестницу, а на площадке ниже пролётом стоит высокий мужчина кавказского вида: волосы чёрные как смоль, длинный плащ. Ну так вот, стоит он, значит, вполоборота и трубку курит. Тут он обернулся и на меня так грозно глянул из-под густых бровей, я так и обмерла. — Тётя Нина перекрестилась. — Сам Сталин передо мной.

— Сталин? — усмехнулась Олька. — Это что, анекдот такой?

— Смешно тебе?! А у меня тогда со страху ноги подкосились. Его уже к тому времени, не соврать, лет тридцать как схоронили. Я давай быстро в квартиру и валерианку пить, думаю, кому скажу, в психушку отправят, тем более в семье психиатров. Спасибо, соседка сказала, что это актёр театра был, они тут сцену репетировали у Быстрицкой. Значит, удалась ему роль-то! — засмеялась тётя Нина.

— Ой, а мы по ночам с Филом на крыши выходили и в башенках сидели, это так кайфово, вся Москва как на ладони.

— Кайфово, — шутя, передразнила тётя Нина.

— Угу. Пару раз я будила Фила на рассвете и тянула его на крышу. Его так сложно разбудить утром, особенно после…

— Может, хватит подробностей? — не выдержал Фил, опустив кулак на стол. — Кажется, ты загостилась, давай я такси вызову и чеши.

— Да что я такого сказала, ну тёть Нин, ну скажите ему!

— Да ты достала!

Неожиданно у Лины зазвонил телефон, положив конец перебранкам Фила и Ольки. Звонила мама Марта.

— Мам, я в гостях у Фила, — поспешила Лина успокоить мать. — Я уже собираюсь домой.

— У Фила? Вы там одни? — встревожилась Марта.

— Нет, тут тётя Нина, его бывшая няня и … его девушка.

— Ну-ка передай телефон тёте Нине, — потребовала мать.

— Вот это контроль! — прыснула Олька.

— Да вы не волнуйтесь, — заверила нянька маму Марту, приложив телефон к уху, — Филиппушка её проводит до самого подъезда. Ну до чего же у вас девочка пригожая!

При этих словах Олька напряглась и злобно зыркнула на Лину.

***

Вечер получился почти по-семейному тёплым и атмосферным. Лине нравилась аура этого дома. За чаепитием, рассказами милой улыбчивой тёти Нины она отвлеклась от недавних волнений и перестала следить за часами. Сладости восполнили силы и подогрели желание парировать едкие Олькины выпады. Лина и сама не заметила, как уничтожила пару пирожков. В том, конечно, была и заслуга няни Филиппа, под её заботливым взглядом горка румяной выпечки быстро растаяла. По телу Лины разбегалась приятная усталость, но вместе с тем в душе зарождалась тревога. Она витала повсюду, инеем покалывала кожу, сковывала пальцы рук.

Воспоминания о тёте Марине добавили грустных