– Снег месить тебе не понадобится, из дома в дом пойдёшь, а меж ними на телеге поедешь, в одеяло укутаетесь, не замёрзните,– уговаривал Волков.

– Шейблейн на меху мне купите, так поеду,– с вызовом ответила Хильда, продолжая шить.

– Что ещё за шейблейн?– Спросил кавалер.

– Душегрейку она хочет, что бы по рукавам и на горле мех был, все дамы сейчас носят такие,– пояснила Агнес, доставая и раскладывая на кровати платье и нижние юбки.

– Куплю, собирайся, – обещал Волков.

– Вот как купите – так соберусь,– вредничала красавица.– А в одеяле не поеду.

Волкова перекосило от злости:

– Поедешь, – заорал он,– не в одеяле, так в мешке из-под гороха поедешь! Пока Ёган коня запряжёт, что бы готовы были!

И вышел, хлопнув дверью.

А Брунхильда, сидела на перине и шила, будто её все это не касается.

– Собирайся, доиграешься, и впрямь в мешке поедешь, господин шутить то не будет.– Говорила Агнес, натягивая нижнюю юбку.– Чего злишь то его? Он тебе душегрею обещал – купит.

– Уж купит, куда денется,– высокомерно отвечала красавица, нехотя вставая и откладывая шитьё,– ладно поедем, глянем, чего он там придумал.

Двор был огромен, десяток подвод могли встать. И ворота двору подстать. Высокие, крепкие и дверь рядом для пеших. Конюшня на шесть лошадей, и колодец свой. А двор мощён плитой каменной, такой ровной, что танцевать можно. Всё стояли ошеломлённые, разглядывали красоту сию. Кроме Волкова, да Брухильды. Волков знал, сколько ему платить нужно будет за дом этот, а Хильда делал вид, что ей всё равно, хотя сама рассматривал всё с интересом. И всё ей здесь нравилась. Отмечала что-то для себя.

Сыч открыл дверь дома, поднялись по двум ступеням, вошли все. Уже темнело на улице, хоть и ставни были открыты, пришлось зажигать лампы.

– Не хуже чем у барона в Рютте,– заявил Ёган, оглядывая помещение.

И было что оглядеть.

Огромный камин, что человек войти в него смог бы. Да с вертелом для жаркого, и большим чаном на цепи. Печь рядом добрая, крюки для копчения, длинный стол, с лавками, такой, что и двадцать человек сесть смогут. Каморы с посудой, кастрюли да сковороды медные, и посуда для еды простая. Горшки и ложки длинные, в общем всё, всё, всё что нужно для готовки. А с боков от камина двери, одна в комнату с палатями и лежанками, для слуг, вторая вела в теплый нужник.

– Нет, – сказал Сыч,– у барона и близко такого нет как тут.

– И что ж, мы тут жить будем?– Спросила Агнес глядя на кавалера.

А кавалер глянул на Брунхильду и произнёс:

– Я могу и в простом доме жить, но мне этот предложили, вот думаю.

– Так вы и в телеге жить можете, не хуже бродяг да цыган, – язвительно заметила красавица,– вам не привыкать, всю жизнь почитай в солдатах бродяжничали.

– Так нравится тебе или нет?– С заметным раздражением спросил Волков.

– Покои поглядеть нужно,– надменно произнесла Брунхильда.

Взяла у Сыча лампу, пошла к лестнице, что вела наверх.

– Ну, ты глянь на неё, – восхитился Ёган,– год назад в хлеву спала, а тут на тебе, покои ей поглядеть надобно, баронесса, да и только!

Хильда зыркнула на него так, что будь он из соломы так и полыхнул бы. Она всё больше не любила Ёгана, он один осмеливался ей напоминать, откуда она вышла.

А второй этаж был для господ, столовая с посудой, стол резной, да со скатертью. Вместо лавок стулья с высокими спинками, вместо ламп подсвечники на три свечи. Окна большие, светлые. Стены полотном оббиты, а поверх полотна гобелены. И покои, с кроватями тут же, кровати высокие, с балдахинами от сквозняков.

В одном покое, камин был, и кровать большая, а в другом кровать меньше, вместо камина жаровня, и теплая уборная. И зеркало большое тут было.

– Я здесь жить буду, – сказала Брунхильда.– Мне тут по нраву.

– Мне тоже нравится.– Сказала Агнес.

– Я одна тут жить буду,– уточнила Хильда,– ты себе иди место ищи.

– Так, где искать то, тут одна комната для господина осталась,– искренне удивилась девочка.

– Не знаю, – надменно сказала красавица,– в холопской поспишь, с Ёганом.

– Сама там спи, – зашипела Агнес тихо-тихо,– с Сычом.

– Что? – Так же тихо шипела в ответ. – Ишь, ты зараза косоглазая.

– Шалава беззубая.– Отвечала Агнес.

Брунхильда и хотела влепить девчонке оплеуху, да та увернулась.

– А ну хватит,– рыкнул Волков,– обе тут спать будете. Если я, конечно, соглашусь тут жить.

– А чего ж не согласитесь то?– Всё ещё раздраженно говорила Хильда. – Опять в телеге жить собираетесь?

– Дорого тут.

– Дорого? Так вы добра сто возов в Фёренбурге наворовали, чего ж вам дорого то?

Тут кавалер не выдержал, схватил её за волосы на затылке, притянул к себе, заговорил в бешенстве:

– Ты, говори-говори да не заговаривайся, не вор я, и ещё раз такое скажешь – пожалеешь.

Он с силой швырнул её на кровать. Агнес рядом стояла, сжала кулаки от страха, глазки таращила.

А Брунхильда упала на перины, ноги в коленях согнула, подол задрался, а бесстыдница смотрела в потолок и говорила:

– А перина то тут, какая мягкая, да я тут спать буду.

Волков смотрел на неё зло, и восхищался её красотой и бесстыдством, а она приподнялась на локтях, и ещё больше подобрала юбки, так, что все ноги были на виду и заговорила:

– Ну, так что, будете меня ещё за волосы трепать, мне понравилось.

Он молчал. Только на ноги её глядел. Как его бесил эта развратная девка, кто бы знал.

– Ну, – продолжала она,– гоните убогую прочь, пусть вниз идет, а я платье пока сниму. Снять?– Продолжала красавица.

Волков просто не мог согласиться, ему стоило большого труда, чтобы не шагнуть к ней, не схватить её, не вцепиться в её ляжки и ягодицы пальцами, а в шею зубами. Он повернулся и пошёл из комнаты, а она смеялась, кричал ему в след:

– Господин, мой, куда же вы? Раз уж пошли, скажите холопу своему, что б вещи мои сюда привёз, я тут сегодня спать буду, и пусть дров для жаровни принесёт, холодно тут.

Волков решил снять дом. Четыре талера в месяц ему были по силам. Деньги у него были, в денежном ларе, от которого ключ он теперь всегда носил с собой. Там было золото, что досталось ему от колдуна из Фёренбурга. Сколько было денег, он не знал точно, брату Семиону не верил, уж больно разные монеты и по весу и по чистоте лежали в ларе. Что бы знать точно, нужно было идти к меняле. Но золота было ещё много, да и серебро осталось после расчёта с Пруффом. Триста шестьдесят два талера. Да он мог себе позволить этот дом, и эту одежду и эту женщину. Вечером в дом пришли монахи, брат Ипполит и брат Семион рассматривали дом с восхищением. А Брунхильда сказала сидя внизу за длинным столом и ковыряясь ложкой в стряпне Ёгана: