Роха привстал, потянулся к тарелке, на которой лежал нарезанный хлеб, но Волков отодвинул тарелку, Роха не достав хлеба, снова сел на лавку. Смотрел на кавалера.

– С мушкетами что?– Уже без всякой игривости спрашивал тот.

– Будем делать,– сказал Скарафаджо.– Сделаем.

– Порох ты уже сделал.

– Кузнец не сбежит, я просил Брюнхвальда присмотреть за ним, он обещал. Не сбежит. Сегодня уже ковать начал, я с ним сидел в кузне, если ствол опять трещиной пойдёт, будем других мастеров просить, что б научили. Хилли-Вилли при кузне оставил, они и приглядят и подсобят ему.

– Роха, – квалер стучал кулаком по столу с каждым словом что говорил, – мне нужны мушкеты, слышишь?

– Слышу,– Роха встал и снова хотел взять хлеб с тарелки и снова Волков не дал ему это сделать.

– Иди, завтра получишь деньгу от Пруффа, вернёшь мне долю за сарай и чан для пороха.

– До свидания,– сказал Роха.

– До свидания,– сказал Волков.

Не то что бы ему нужны были эти деньги от Рохи, он бы мог и плюнуть на них, но он не мог так оставить того, что болван Роха ручался за этих бродяг, которых и не знал даже толком. Вот пусть и заплатит за свою глупость.

– А кузнеца, я бы на твоём месте на цепь посадил бы,– крикнул он в след Рохе.

Тот остановился, повернулся и кивнул, и пошёл прочь.

А когда он ушёл, вниз спустилась Агнес. Бочком, тихонечко присела к Волкову на лавку, вся опрятная, с чистыми кружевами на новом платье, нехотя поковырялась пальчиками в блюде с мясом, да ничего не выбрала, вытерла пальцы о рушник и заговорила негромко:

– А к Хильде Сыч ходит.

– Что значит ходит, каждый день захаживает?– Спросил каалер.

– Так почитай каждый день, еще, когда у Фёренбурга вы лагерем стояли, стал ходить. Пришёл, говорит: Давай я тебе Хильдочка денег за ласки дам. А она ему: За двадцать крейцеров тебе дать? Козу себе купи. А он: Нет, говорит, у меня деньга есть. А она: Деньги то у тебя, откуда? Ты ж с господского стола ешь! Из имущество только вша на аркане. А он ей: Раньше так было. И сам полез в рубаху и целую горсть серебра достал, звенел у неё перед носом. Говорит: Я тебе талер дам. Я то серебро в городе добыл, у еретиков отнял. А она авось не дура, говорит ему: Отдамся за два талера. А он и рад, согласился. А она мне поутру говорит: Зря два просила, дурень и три бы дал.

Волков стал серый, сидел мрачнее тучи, он значит, кровать для неё просил сделать, перины раскладывал, а она, шалава кабацкая, его на Сыча, да на пару талеров меняла. А недавно дверь не отпирала.

– Когда я пьян, к ней в дверь стучал, она с Сычом что ли была?– Невесело спрашивал он у Агнес.

– Нет, мы вдвоём были, Сыч уже раньше ушёл. А она из поскудства вам не отпирала, смеялась над вами и лаяла вас дураком пьяным, говорила, что вообще вас до себя теперь не допустит.

Кавалер ещё больше помрачнел. Поглядел на девушку:

– У тебя платье новое? Откуда?

– И платье, и вот,– она без стеснения задрала подол, показала нижние юбки,– батист и туфли новые.

– Их тебе шалава эта купила? На те деньги, что у Сыча взяла?

– Ага, да ещё на те, что ей Георг, дал.

– Она ещё и фон Пиллена обобрала?– Искренне удивился Волков.– Ты глянь, какая ловкая!

– А у кавалера Георга, она и не просила, он сам ей дал, кольцо и коробочку с серебром. А ещё он её называл такими словами…– Девушка вспоминала, мечтательно закатывая глаза,– Солнцем называл, и красой необыкновенной, и ещё замуж её звал и…

– Какой ещё замуж, куда звал!– Зло оборвал её Волков.– Она кто? Она девка трактирная, а он рыцарь кровный. Какой ей замуж, шалашовке, её и Сыч замуж не возьмёт. Из постели в постель скачет, быстрее чем петух по насесту.

– Нет, не правда ваша, – вдруг сказал Агнес,– Сыч то её замуж возьмёт, он её всё время уговаривает, я сама слыхала.

Кавалера аж передёрнуло, он глянул на девочку и холодно сказал:

– Пусть идёт, лучше ей не сыскать.

– Да почему же не сыскать…

– Спать иди,– рявкнул кавалер.

Агнес вскочила и бегом кинулась наверх в покои.

А он ещё долго сидел, мрачнее тучи. Не пил, не ел, сидел злой и всё. В ту ночь, как только он пошёл спать, повалил снег, укрыл город. Для Ланна снег перед Рождеством не в диковинку, а вот то, что первый снег до утра не растаял – так то было удивительно. Утром на улице мальчишки кидались снежками, бабы кутались в платки, снег хоть сам и не таял, да на дорогах его размесили в грязную серую мокрую кашу люди своими башмаками.

Кавалер выехал с Ёганом и Сычом, поехал к банкирам менять золото на талеры. Ёгана слушать ему было в тягость, а на Сыча он и вовсе смотреть не хотел. Настроение было отвратное. Так и ехал, мрачный, по Коровьей улице, что шла от складов и красилен в центр. И весь мир ему был не мил, и ногу стало ломить. От холода, наверное. И тут когда кавалер и его люди почти повернули на улицу Всех Святых, что шла до дворца архиепископа, они услышали крики.

– Дорогу, прочь! Дорогу!

Они остановились, горожане поспешно разбегались, и мимо них проехали двое конных, продолжая кричать и распугивая прохожих. Были они в хорошем доспехе и на хороших лошадях, цветов Волков сначала не узнал, вернее не вспомнил их, то были цвета: охра красный и синий, за ними ехала, добрая повозка с крышей. И как только он увидел герб на повозке той: митра над щитом, и два ключа, так сразу он вспомнил и герб и цвета. То были цвета Его Святейшества Папы. А в повозке важный, закутанный в меха, сидел, поп. Был он немолод, носил лиловую шляпу с большими полями, богатые перстни поверх лиловых перчаток. Поп был очень важен, и на вид строг. На козлах возка стояли два холопа, а за возком ехали ещё два конных воина. Волков видал попов, что носят герб Святого Престола, когда воевал на юге, здесь таких не водилось.

– Важная птица, какая то, – сказал Ёган,– может сам!

– Папа, что ли?– Поддержал его Сыч.

– Дурни вы, это не папа,– сказал кавалер. – Папу я видел. Это кардинал какой-нибудь, их при Святом Престоле толпы.

– Неужто папу видели?! – Восхитился Ёган.

– И какой он?– Спросил Сыч тоже заинтересованный?

– Ногами хворый он, еле ходит. Носят его в палантине всегда, когда вылезает смотреть больно, как мучается.

– Святой человек. – Сказал Ёган и осенил себя святым знамением.

Сыч сделал то же самое. А Волков не стал, тронул коня и поехал следом за возком, им было по пути.

Он не знал, кто это проехал. Какой-то важный поп и всё. А поп то был не простой, то был викарий брат Себастиан, апостольский нунций Папы. Хоть и был он викарием, но имел сан архиепископский, что бы любого заблудшего епископа вразумить коли нужда будет. И чтоб с архиепископом или кардиналом говорить на равных. И ехал он на смену другому нунцию брату Антонию, ибо тот был мягкосердечен и неспешен излишне, по мнению Святого Престола.