В городе Симода есть публичные дома. Временные связи моряков с женщинами известны и обычны. Так велось издревле. Но все говорят, что Харрис груб. Русские с женщинами были деликатны. Американец делает все нахрапом.

– Каждый русский матрос был более светским человеком, чем консул Америки мистер Харрис, – обращаясь к своим товарищам, стал объяснять Мориама. – Вся Симода говорит об этом.

– Ведь русские были молодыми, – сказал сельский голова.

– Я узнавал у советника Управления западных приемов! – со смехом продолжал пьяный Мориама. – То есть у содержательницы публичного дома.

– Что она сказала?

– Что японские старики такие же.

Городской голова смутился. А пьяные чиновники хохотали громче, стараясь походить на американцев.

Харрис теперь спокойней. Он много думает о государственных делах. Со временем Америке предстоит встреча с опасным противником на Тихом океане. Он записал:

«В будущем здесь в конфликт придут между собой две величайшие силы в мире: демократизм и американское свободолюбие столкнутся с русской тиранией...»[81]

На «Оливуце», шедшей при ровном пассате к югу в Китайском море, тоже говорили в этот вечер о демократии и тирании.

Колокольцов дал понять Константину Николаевичу, что Харрис все же не производит приятного впечатления и полного доверия не заслуживает.

– Мы не в первый раз встречаем американцев и много видели прекрасных людей. В Европе считается, что в Америке самый справедливый демократический строй, лучшие умы Европы видят в заокеанской стране новый мир во всех отношениях, при такой демократической форме правления, когда каждая деревушка сама решает все свои дела и сама выбирает себе власть, а не прозябает согбенная перед столицей, перед полицией и помещиком с розгами. Почему же являются тогда личности, спекулирующие демократизмом, приспособившиеся к нему хищники?

– Харрис свое дело делает. Они практики. У них нельзя учиться, но их надо знать, – отвечал Посьет.

Воин Андреевич полагал, что все зависит от личности, и стал развивать свои мысли о воспитании. Он воспитывал брата Колю письмами. Матросов и молодых офицеров примером. Он гневен и готов к дуэли с Никольсеном и готов держать за это ответ, согласен рискнуть всей своей карьерой.

Колокольцов напомнил про Сибирцева, как он заметил однажды, что истинные христиане не в Ватикане и не в Испании, а в таких странах, как Япония и Китай, где христианство карается.

– Точно так же демократы являются там, где идеи демократии запрещены, отрицаются, где самовластье грозно давит на личность. Поэтому очень часто мы видим неприятное удивление американцев, когда наши офицеры и матросы выглядят благородней, честней и образованней.

Константин Николаевич полагал, что дело не в устройстве общества, а в породе человека. Есть люди, которые всегда благородны, умелы, им все дается. Они и воины, инженеры, мыслители. Они до конца доводят всякое дело. И не обязательно такие люди должны быть аристократами. Они есть и в простом народе. Таким может быть пахарь, матрос, рабочий, пригоден ко всему и всегда ценен.

После этой войны и тяжелых плаваний все офицеры, возвратившись в Петербург, конечно, выйдут в люди. Колокольцову быть на доках, на заводе и не последней спицей в колеснице. Римский думает о других больше, чем о себе. Ему учить флотских офицеров. Дорога будет открыта перед каждым. И каждый из них много еще свершит и в тяжелых условиях. А мы уступили во многом Харрису. Он присвоит теперь все, что мы начали. Но у нас дела другие. Их по горло. Надо строить железную дорогу через Сибирь.

Посьет раскусил Таунсенда Харриса. Платил ему полезными сведениями. И шлюпку подарил. Подарил корову.

Колокольцову хотелось бы оставить его без шлюпки и без коровы. Как бы он выглядел? Смешно и жалко! Но в представителе Штатов хотел бы Посьет видеть надежного союзника. Если не Харрис, то кто-нибудь другой! А пока Харрис будет хвалить нас, как людей воспитанных, которых он вокруг носа обвел!

В Гонконге, где все привыкли к картинной красоте своих солдат и моряков, с транспортных кораблей в тяжелый, сумрачный день с дождем и ветром сходили колонны бесцветных бородатых солдат. Это труженики войны – севастопольские братья. После окончания войны из Крыма их отправляли в Китай. Заросшие еще в Балаклаве, в длинных шинелях, полы которых подоткнуты по-русски за ремни. Понюхали пороха и побывали в рукопашных, постоянно рыли могилы и работали, проводя железную дорогу от Балаклавы почти до самого рокового Редана. Товарищей хоронили не столько от пуль и бомб, сколько от чумы, холеры, дизентерии, привезенных на позиции турками. Все узнали за годы войны, что такое полевые военные госпитали. Они, наемники, не требовали излишнего комфорта или развлечений. Они и не знают, что за прелесть китайские деликатесы и потехи, но к их услугам в городе открыт солдатский клуб, который по имени старинной игры в шары назван поистине народным названием Pall Mall.