Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть, ваше превосходительство! Держу как по нитке.
2124 мины выстроились поперек Финского залива в восемь точных линий. Прохоров щелкнул крышкой часов и сказал:
— Сколько лет гробились на учениях, а спроворили эту канитель за три часа и тридцать восемь минут…
С этого момента столица была ограждена от нападения германского флота, мины прикрыли от врага мобилизацию северо-западных округов страны. Славная балтийская ночь 18 (31) июля 1914 года вошла в историю флотов мира как самое талантливое предприятие, проделанное русскими с блистательным успехом. Николай II не простил флоту этой самостоятельности, но… помалкивал. Лишь единожды, в беседе с французским послом Морисом Палеологом, император сознался:
— Балтийский флот нарушил мой приказ: они перегородили море минами до объявления войны и без моего ведома…
Коковцев звонил Ольге на Кронверкский:
— Я сейчас на дежурном миноносце прибегу в Неву, приготовься быть отдохнувшей и нарядной… Надо, чтобы в день выпуска Игоря мы с тобой, дорогая, не выглядели бедными родственниками на богатых именинах. Целую. Пока все.
* * *
Перед отплытием его задержал на причале Коломейцев:
— Что вы, сукины дети, натворили этой ночью? — Он был против минной постановки. Коковцев сказал:
— Не хочу тебя даже слушать.
— Нет, выслушай. Я ведь не последний человек в этой банде. Сам знаешь, когда я снял Рожественского с «Суворова», даже английские газеты пришли в восхищение… Так? И я вправе спросить. С кем война? Ради чего вы запоганили море?
— Спроси Эссена.
— Спрошу! Пусть он скажет, что ему шлют из Питера… «Шансы на мир значительно окрепли»!
Прибыв в столицу, Коковцев сказал жене:
— Всю дорогу терзался: а вдруг войны не будет? А я вывалил мины за борт, и теперь, случись мир, экономика России будет подорвана на множество лет, пока все это не протралим.
— Не терзайся, — ответила Ольга Викторовна.
Она протянула ему газеты, в которых жирным шрифтом были выделены заголовки: «ГЕРМАНИЯ ОБЪЯВИЛА ВОЙНУ РОССИИ».
— Теперь хоть ясно… Ты готова?
— Да. Ты можешь даже танцевать, но я не стану! Не к добру расплясалась я тогда перед Цусимой с Рожественским…
Морской корпус утопал в живых цветах, было много невест. По углам, будто сычи, сидели затрушенные прабабки (помнившие времена Николая I), чтобы посмотреть на ликование правнуков, ставших офицерами при Николае II. Коковцевы скромненько стояли в Нахимовском зале, где находился фрегат, подаренный Корпусу самим адмиралом Нахимовым — целиком как есть! Обрезанный вдоль ватерлинии, сохранив всю оснастку, корабль, казалось, вечно плывет в океане музыки и восторгов молодого поколения России. На время танцев были включены бортовые и топовые огни, освещавшие ему путь под самым куполом зала.
— Как красиво правда? — сказала Ольга Викторовна.
— Очень, — согласился Коковцев, вспомнив свою юность…
Игорь время от времени навещал родителей, возбужденный от танцев и шампанского. Мать спросила его:
— А где твоя пассия? И почему танцуешь с чужими?
— С чужими, мамочка, всегда интереснее…
— Владя, это твоя школа? — недовольно заметила жена.
Возник посторонний шум, забегало начальство, всполошились дамы. В дверях показался полицейский пристав.
— Что случилось? — встревожились родители. Коковцев со смехом сказал Ольге Викторовне:
— Случилось то, что случается каждый год. Будущие господа офицеры все-таки умудрились натянуть тельняшку на памятник Крузенштерну… Вот это и есть моя школа!
— А куда же смотрела полиция на набережной?
— Она валяется у памятника. Ее заранее споили… Когда вернулись домой, Игорь еще витал в кружении вальсов и девичьих улыбок, он беспрекословно решил:
— В мичманах засиживаться не собираюсь. Один благородный подвиг, как у Дюпти-Туара, — и я лейтенант! И раньше говорил вам, что сделаю такую быструю карьеру, что вы… ахнете.
— Ложись спать, — велела ему Ольга Викторовна. — Ты, мой миленький, выпил сегодня шампанского больше, чем надо.
Ощутив привкус офицерской свободы, Игорь за один день успел обойти все увеселительные заведения столицы, в которых раньше бывать ему строго запрещалось. Как ни тяжело было Ольге Викторовне отрывать от себя любимое детище, она все-таки просила мужа скорее забрать сына в Ревель:
— Если его оставить здесь хоть на неделю, боюсь, что станет посещать всякие места, где женщины имеют дурную привычку задирать платье выше колен, а нашему Игоречку видеть весь этот чудовищный разврат еще слишком рано.
— Ты думаешь, он еще не видел?
— Игорь всегда останется для меня ребенком…
Флот в Ревеле буквально сидел на яйцах, конфискованных при задержании германского парохода «Эйтель-Фридрих». Триста тысяч килограммов свежих яиц, которые немцы не успели вывезти в фатерлянд из России, достались морякам. Началось яичное помешательство! Всмятку, в «мешочек», вкрутую. Омлеты, яичницы, запеканки, гоголь-моголи, всюду взбивались пышные яичные муссы, на камбузах варили яичные ликеры… Коковцевы (отец и сын) прибыли в Ревель ночным поездом. Игорь сразу же с вокзала отправился на извозчике в гавань, где стояла его «Паллада», а Владимир Васильевич поспешил повидать Эссена.
Эссен пребывал в мрачном настроении — его флот, который он выпестовал для битвы, царь подчинил в оперативном отношении Северо-Западному фронту. Нет, Николай Оттович никогда не отрицал пользу взаимодействия флота с армией.
— Но еще не было в истории случая, чтобы флот выигрывал, находясь в подчинении генералов, плохо понимающих морские условия. Нынешнюю войну ведем по секундомеру, а генералы воюют так, будто на их часах отсутствует минутная стрелка.
Из бороды Эссена торчал янтарный мундштук с папиросой. Он рассуждал с уважением к противнику: Германия создала отличный флот, его боевая подготовка лучше нашей, оптика и механизмы замечательные. Иконами тут не закидаешь! Адмирал перебросил Коковцеву телеграмму с маяка Тахкона:
— Служители маяка видели, что кто-то взорвался в море. Наших кораблей там не было… Странно поведение немцев: их крейсера крутятся в устье Финского залива, словно желая выманить нас из-за центральной позиции. Что это значит? Ради чего они вешают у нас под носом кусок жирного сала?
— Надо подумать, — отвечал Коковцев.
— Думай по секундомеру!
6 сентября Коковцев ночевал на «Рюрике», вызванный в Ревель по делу: на Даго наивные рыбаки стали подбирать выброшенные прибоем непонятные для них «железные бочки с рожками» (мины!). Проснувшись, Владимир Васильевич сразу вспомнил об этих «рожках» — взрывателях.
— Гальваноударного типа! — сказал он Колчаку за чаем в кают-компании «Рюрика». — Не дай-то Бог, если эстляндцы надумают тяпнуть топором по этим рожкам, желая посмотреть — что там внутри, не потечет ли керосин, нужный в хозяйстве?