Итак, благодаря умелым и быстрым действиям Мстислава, Ярослав должен был принять сражение в невыгодных для себя условиях, при явном превосходстве сил противника. Проиграв Мстиславу в стратегическом плане, он уступил ему и как тактик. Мстислав чрезвычайно эффективно реализовал свое численное преимущество. Он поставил «в чело противу варягом» черниговское ополчение, а свою дружину расположил поодаль, на флангах («по крилома»). Чтобы скрыть от Ярослава эту особенность своего боевого построения, Мстислав дождался наступления темноты и только тогда подал сигнал к началу сражения. Между тем над полем битвы разразилась гроза: «И бывши нощи, бысть тьма, молонья и гром, и дождь»[228]. В кромешной тьме, прорезаемой вспышками молний, «варяги» схватились с черниговцами и начали постепенно теснить их; в это время дружина Мстислава охватила Ярославову рать с флангов. «И бысть сеча силна, яко посветяше молонья, блещашеться оружье, и бе гроза велика и сеча силна и страшна». Теснимые со всех сторон, «варяги» в конце концов сломали строй и побежали. Для того чтобы вызвать у читателя впечатление полного разгрома «варягов», летописец (вернее, автор «Песни» о битве при Листвене) не приводит конкретные цифры потерь, а довольствуется одной художественной деталью: Якун, пишет он, потерял в суматохе отступления свой златотканый плащ («и Якун ту отбеже луды златое»). На рассвете Мстислав осмотрел поле битвы, заваленное телами черниговцев и «варягов», и произнес слова, которые Карамзин посчитал «недостойными доброго князя», но которые тем не менее отлично характеризуют «государственное» мышление дружинного вождя начала XI в.: «Кто сему не рад? Се лежит северянин, а се варяг, а дружина своя цела».

Разбитый Ярослав укрылся в Новгороде, а Якун увел остатки «варяжской» дружины «за море».

После всего происшедшего можно было бы ожидать очередного летописного сообщения о вокняжении победителя в Киеве, «на столе отьни». Вместо этого мы читаем поразительные строки: «И посла Мстислав по Ярослава, глаголя: «Сяди в своемь Кыеве: ты еси старейший брат, а мне буди си сторона».

Этим поступком Мстислав заслужил славу если не «доброго князя», то по крайней мере трезвого политика. Видя открытое нерасположение к себе со стороны «киян», он предпочел не превращать династический спор с Ярославом в войну на уничтожение, тем более что силы его противника отнюдь не были исчерпаны. Действительно, в 1026 г. Ярослав подошел к Киеву с сильным войском, состоявшим, вероятно, из новгородцев. Однако возобновления военных действий не последовало. Очевидно, сыграла свою роль всеобщая усталость от десятилетнего кровопролития.

Мир был заключен во время личной встречи Ярослава и Мстислава у Городца[229]. Стоявшие за спиной обоих князей дружины воочию удостоверяли, что здесь не победитель диктует свои условия побежденному, а равный разговаривает с равным. Стороны договорились о полюбовном разделе Русской земли «по Днепр»: Ярослав принимал под свою руку правобережье с Киевом, Волынью и Новгородскую землю, Мстислав становился князем всего левого берега — Черниговской, Переяславской, Радимичской, Вятичской и предположительно Ростово-Суздальской земель[230].

Многолетний период вооруженной борьбы за наследство Владимира завершился. Русь наконец вздохнула спокойно: «И начаста жити мирно и в братолюбьстве, и уста усобица и мятеж, и бысть тишина велика в земли».

Городецкий договор и соглашение Ярослава с Брячиславом Полоцким стали знаменательными вехами в развитии древнерусской политической системы. Впервые члены великокняжеского рода уладили династические споры чисто политическими средствами, не полагаясь больше на неписаный закон старшинства и отказавшись от взаимоистребления в междоусобной драке. Раздел "отьнего и деднего" достояния в установленных границах был признан приемлемой заменой единовластию и увековечен в двусторонних договорах (возможно, письменных), которые окончательно вытеснили родовой принцип послушания младшего старшему из государственной сферы в область нравственных предписаний. Не нужно забывать, что это был также первый опыт политического согласия правящей элиты, достигнутого с оглядкой на христианские государственно-правовые нормы. В частности, вместо языческой клятвы на оружии князья, несомненно, прибегли к крестоцелованию.

Во внешней политике оба участника Городецкого мира подчеркнуто демонстрировали, что их интересы направлены в противоположные стороны. Мстислав расширял свое влияние в Черноморско-Азовском регионе. В 1029 г. он ходил на ясов (вероятно, в низовья Дона) и "взял их" . Его тмутороканские дружины с начала 1030-х гг. возобновили нападения на мусульманское Закавказье. В 1030 г. флотилия русов вошла в Каспийское море и взяла курс на владения ширваншаха Минучихра в Восточном Азербайджане. Ширваншах вознамерился воспрепятствовать высадке русов около Баку, но потерпел поражение. Вторая неудача постигла его, когда он пытался остановить продвижение русов вверх по Куре. Правитель города Гянджи Муса бен Фадл, наоборот, постарался заручиться русской поддержкой в борьбе со своим братом, который поднял против него восстание. За хорошую плату русы помогли Мусе справиться с мятежом. Затем, по сведениям средневековой "Истории Ширвана и Дербента", они ушли "в Рум [Византию], а оттуда вернулись в свою страну" (вероятно, имеется в виду остановка Мстислава в Крыму). Спустя два года русы вновь разграбили Ширван и захватили большой полон. Но на обратном пути воины дербентского эмира Мансура "предали их мечу, так что спаслись немногие". В 1033 г. в союзе с аланами русы атаковали город Карах (недалеко от Дербента). Однако и на этот раз "Господь даровал победу мусульманам, которые перебили множество аланов и русов… и навсегда были прекращены притязания неверных на эти исламские области" .

Тем не менее русское влияние, в первую очередь этнокультурное, широкой волной разливалось по Великой степи и Северному Кавказу. Миссионерское воздействие на местное население древнерусской грамоты удостоверяет датируемая примерно 1041 г. надпись церковнославянскими буквами на адыгском языке, найденная археологами в Ставропольском крае (у села Преградное) . В середине XI в. аль-Бекри утверждал даже, что "главнейшие из племен севера", печенеги и хазары, "говорят по-славянски, потому что смешались со славянами".