ПРИШЕСТВИЕ КАДЖАРОВ И РОЖДЕНИЕ АФГАНИСТАНА

Смерть Надир-шаха вновь погрузила страну в анархию, которая словно бы притягивала её и к которой она возвращалась при первом же проявлении слабости центральной власти. Афганистан откололся, Хорасан сохранил верность семейству покойного суверена, тюркские ханы более не признавали другой власти, кроме своей, а иранские князья в Фарсе и в Луристане следовали их примеру. Один из последних, Карим-хан Зенд (1750-1779), наместник Шираза, восстановил единство Ирана от Каспийского моря до Персидского залива. Он мог бы стать шахом. Однако он довольствовался постом регента, вакиля, и не стал подыскивать имперский город, чтобы сделать своей столицей, а остался жить в Ширазе. Он всячески заботился о городе роз. Последний обязан ему прекрасной мечетью, известной под названием мечети Вакиля, со столь интересным молитвенным залом, зодчий которого отказался от четырёхайванного плана, принятого со времён сельджуков, вернулся, что трудно объяснить, к так называемому «арабскому» плану гипостильной мечети, и теперь её сорок восемь витых колонн придают ей великолепный вид.

Карим-хану служил и Ага Мухаммад, каджар, когда-то кастрированный афшаром Надир-шахом. Он воспользовался смертью своего господина и восшествием на престол его преемника Мухаммада Джафара (1779-1787), чтобы ускользнуть. Он вернулся к своим, в Астарабад, добился, чтобы они признали его вождём, и утолил жажду мести. Он устроил убийство вождя племени афшаров и, как почти всегда бывало у кочевников, привлёк его людей на свою сторону, а потом предпринял завоевание Ирана. Это дело было долгим. Оно заняло лет двадцать. В 1794 г. он победил Зендов, в 1796 г. взял Исфахан и Шираз, завоевал Хорасан, но шахом он провозгласил себя в Тегеране уже в 1787 г. Разве я не говорил, что туркмены, снедаемые нетерпением, неминуемо должны были вернуться к власти? Династия Каджаров, которую он тогда основал, сохранит эту власть до 1925 г. При ней история Ирана будет не счастливой и не славной — напротив, страна пойдёт по пути медленного и неуклонного упадка. Впрочем, началось всё в атмосфере жестокости и ужаса, потому что кызылбаши хотели показать, что они всё ещё существуют, потому что персов, своих подданных, они ни во что не ставили, потому что евнух, возглавлявший их, не приобрёл пассивности вола. Когда Ага Мухаммад в 1792 г. взял Керман, он отдал двадцать тысяч женщин и детей своей солдатне и велел выколоть глаза почти всему мужскому населению, численность которого оценивают приблизительно в тридцать тысяч. Эти зверства приносили ему успех лишь некоторое время, пока он мог терроризировать собственных подданных, неспособных позвать на помощь. И стали для него роковыми, когда он захотел так же обойтись с грузинами. Те могли обратиться к русским. Они так и сделали. Ага Мухаммад покарал их, устроив в 1795 г. в Тифлисе грандиозную резню. Русские пришли слишком поздно, в 1797 г., но взяли Грузию и Ширван под своё покровительство, а в конечном счёте в 1801 г. аннексировали их. Что касается Ага Мухаммада, то в 1797 г. он был убит. Это был конец величия Ирана.

Тем временем Афганистан взял собственную судьбу в свои руки. Афганский военачальник, вождь племени дуррани Ахмад-хан, который владел Газни, Кабулом, Кашмиром и частью Пенджаба, провозгласил себя в Кандагаре царём. Как и все его соотечественники, он не сводил глаз с Индии и считал себя индийцем. Обладая там некоторыми территориями, он хотел приобрести больше и с 1747 по 1756 г. совершил не менее четырёх походов. Больших успехов он не добился, хотя устроил набег на Дели. И ему пришлось остаться афганцем. Он станет основателем Афганистана.

Афганистан в середине XVIII в. уже не представлял собой ничего особенного. Можно было бы сказать, что он ничего собой не представлял. Это были дикие земли, почти все заброшенные, где бродили кочевые племена, где возвышались отдельные глинобитные укрепления, более или менее разрушенные, где прозябали жалкие деревни, настолько слившиеся с окружающим пейзажем, что издалека их было трудно заметить. Отдельные города ещё хранили воспоминания о былом блеске — Балх, Герат, Газни; отдельные места ещё не полностью потеряли своё значение — Мазари-Шариф, где Санджарам якобы была чудесно явлена могила Али (1136, а потом ещё раз около 1480 г.), и особенно Кандагар. Здесь говорили на многих языках: на монгольском у хазарейцев Гиндукуша, независимого народа, который сохранит независимость до 1885 г.; на тюркском на севере, у туркменов и узбеков; на таджикском, особо распространённом на западе и представляющем собой персидский язык с некоторыми архаизмами; на пушту, который использовали афганцы в строгом смысле слова, иранском наречии, которого не понимали персы. Здесь исповедовали все религии, даже если подавляющее большинство составляли сунниты: здесь были шииты, хазарейцы, «язычники» — знаменитые обитатели Кафиристана, «Страны Неверных», расположенной на северо-западе, которые «поклонялись» большим и великолепным идолам из дерева, были насильно обращены в ислам в 1888-1890 гг. и чьи земли стали Нуристаном, «Страной Света»; в небольшом числе были армяне, иудеи и даже индуисты. Ахмад-хан основал Афганистан! Понадобится ещё много времени, чтобы последний образовал государство, стал нацией. Можно задаться вопросом: если однажды это случилось, не случится ли когда-нибудь снова?

Крах одной из древнейших и самых блистательных цивилизаций — грустное зрелище, и рассказ об этом упадке после рассказа о столь грандиозной военной, политической и культурной эпопее, какую представляла собой история Ирана в течение двух тысячелетий, будет заведомо тоскливым. С начала XIX в. и до середины XX в. иранский мир уже не писал свою историю, а позволял её писать другим. В его составе ещё оставалось два суверенных государства: Иран в узком смысле слова, тогда называемый Персией, и Афганистан, основанный Ахмад-ханом Дуррани, и общим для обоих государств было только то, что они избежали колонизации в то время, когда всё больше афро-азиатских стран стало и становилось колониями (конечно, потому, что одно из них боролось за независимость, но прежде всего потому, что русские и англичане заключили молчаливое соглашение не колонизировать их), и то, что оба, целиком или по большей части, были изолированы от внешнего мира. В остальном обе страны были полной противоположностью друг другу. Одна была шиитской, другая — суннитской. Одна подпала под экономическое господство европейцев, но благодаря этому развилась и открылась современному миру, другая этого господства избежала и не просто не развилась, а деградировала и замкнулась, храня то, в чём менее всего можно было усмотреть творческое начало, и даже знать не желая, что происходит за её границами. Одну периодически ненадолго оккупировали, не встречая сопротивления, другая никогда не терпела присутствия иностранных сил и энергично боролась с ними. Одна очень давно объединилась, даже если её единство всегда было и остаётся хрупким, другая ещё никогда не была государством и по-прежнему пытается стать им.

О мозаике из разных народов, какую представляет собой такое искусственное образование, как Афганистан, мы уже говорили. Иран в эпоху, которая интересует нас, — тоже мозаика, но менее сложного состава. Его население состоит из разных ираноязычных групп, и большинство в нём составляют персы или таджики (51 %), а меньшинство — курды (около 7% всего населения), при наличии небольшого арабского меньшинства (3-4%) и значительной тюркоязычной группы, в которую входят азербайджанцы (25%), туркмены (1,5-2%) и представители некоторых больших кочевых племён, например, кашкайцы, живущие в Фарсе. Все эти тюркоязычные группы играют важную роль — благодаря численности, благодаря своему духу, благодаря тому, что это потомки людей, очень долго господствовавших в Иране, тому, что они не забыли этого и пытаются занять командные посты, тому, что иногда проявляют солидарность с братьями, живущими за границей: туркменами из Туркменской республики, азербайджанцами из республики Азербайджан. Точно так же курды следят за жизнью соплеменников, живущих в Турции, в Ираке и в других местах. Как те, так и другие минимум по разу отделялись и ещё не раз угрожали это сделать. Как все провинциальные ханы или эмиры, они с трудом решались признать центральную власть. Добавим ещё, что судьба таджиков Афганистана, особенно Герата, и таджиков в современных государствах СНГ не может оставлять Иран равнодушным.