Княжна с ужасом смотрела на широкую полосу, что появилась встене. Пятнадцать тысяч пуль не только прорубили стену насквозь, но и начистосрубили несущий столб. Крыша начала потрескивать, прогибаться, посыпался мусор.Я ожидал нечто подобное, но по коже пробежали мурашки от мощи «электронноговихря».

– Уходим, – велел я.

Я отшвырнул широкий ствол, теперь бесполезен, пока что этипулеметы годятся только на один такой выстрел, подбежал к пролому и ударилногой в стену. Затрещало, ударил еще дважды. Крупный кусок вывалился, явломился плечом, продравшись в соседнюю комнату. Здесь явно подсобноепомещение, на металлических стенах масса проводов, труб разной толщины,встроенные металлические шкафы с толстыми дверцами. Страшно зияет выбитое окнов соседнюю комнату, такую же нечеловечески железную, осколки стекла торчат израмы как длинные острые ножи. Сейчас здесь везде были красные пятна, на полукрасные лужи, а недвижимые тела я старался не замечать.

Глазные яблоки сами повернулись в их сторону. Я задержалдыхание и поспешил зацепиться взглядом за далекую дверь, что приближаласьнеровными толчками все медленнее, качалась из стороны в сторону, расплывалась,скрипела, пока я не понял, что это скрипит в моей груди, а взор очистился,когда смахнул с лица мутные капли пота.

Княжна вскрикнула, я увидел боковым зрением, как возле окнас выбитыми стеклами поднимается огромный человек с залитым кровью лицом. Яузнал Иванова, его рука как выстрелила в мою сторону, я инстинктивноотшатнулся, но цепкие пальцы ухватили меня за ворот, сжали. Он был еще всостоянии грогги, но с каждым мгновением приходил в себя.

Я знал, что никогда не справлюсь с таким сверхтренированнымбугаем, так и не смогу засудить по закону, потому, повинуясь тому закону, чтовнутри нас, схватил его за волосы и с силой ударил лицом сверху вниз о оконнуюраму. Стекло исчезло, а Иванов некоторое время стоял, пригвожденный к раме,потом колени подогнулись, я услыхал хруст, даже толстое и бронебойное невыдержит такой туши.

Он повалился навзничь, лицо пересекала страшная рана,холодно блестела кромка стекла. На раме осталась узкая полоска. Экспертыопределят, если захотят возиться, что могучий командир десанта умер,споткнувшись и упав лицом на торчащий в раме обломок стекла.

Я перешагнул через упавшее тело, тяжелый автомат в обеихруках, сзади догнал крик княжны:

– Дурак... Москва уже захвачена!

– Но я еще нет, – ответил я.

Ее быстрые шаги простучали за спиной, я даже ощутил волнуслабых духов:

– И что ты будешь делать? Кремль в руках восставшейРоссии! Там сотни людей, там бронетранспортеры, там все...

Мое тело двигалось быстро, мышцы гудели от переполнявшей ихсилы. Потом я должен бы упасть как жаба на песок, приходить в себя долго иболезненно, чувствуя, как ноют мышцы и суставы, но сейчас во мне жило нечтолучшее, чем я сам, оно вело. В мозгу за доли секунды пронеслись не то картинки,не то мысли, что бессмертия нет, и умрем все. Только одни умрут красиво, набегу, под восхищенные крики, а другой проживет чуть дольше... но кончит какмаразматик, не помня своего имени, в дикой вони, потому что будет гадить подсебя, весь в муках от болячек и уколов... Если бы человек жил миллионы лет, нухотя бы пару тысяч, то и я, возможно, был бы трусом. Жаль оборвать жизнь всамом начале, когда тебе нет еще и ста!.. А так... Главное, выхожу из этогоподземелья навстречу солнечному свету красиво и беспечно, навстречу граду пуль,навстречу бронетранспортерам и закованным в пуленепробиваемые доспехи чудовищамна двух ногах, и отныне меня никто не захватит в плен ни для своего, ни длямоего блага...

В длинном коридоре следующая дверь висела на одной петле. Яударил ногой, дверь рухнула, мой палец едва не втиснул курок до отказа, но вдлинном коридоре только металлический блеск на стенах, да на полу пара жирныхмасляных пятен.

Торопясь, я добежал до кабины лифта. За спиной все ещестучали каблучки. Княжна следовала за простолюдином, как коза за рогатымоленем, вот она – нормальный человек, ее ведут биологические законы, а чтотолкает под пули меня?

Кабинка опустилась, я вытянул шею, заглядывая через толстуюпроволоку, не спрятался ли кто за толстым металлическим листом. Палец мойвспотел и подрагивал на спусковом крючке. Другой рукой повернул ручку двери,все еще готов стрелять, открыл дверь, быстро ступил вовнутрь кабины, Стеллавтиснулась следом молча. Глаза ее были вопросительные, бровки сдвинулись, накрасивом аристократическом лице было несвойственное аристократам выражениезадумчивости.

Ее голос был озадаченным:

– А что ты все как попугай твердил о токарях, слесарях?

– Везде вывески, – буркнул я, изучая панель скнопками и тумблерами. – «Требуются слесари, токари, строители метро...»,а у нас безработица!..

– Ну и что?

– Среди токарей смертность ниже.

Колеблясь, я нажал кнопку со значком "1", толькобы это не значило самое дно. Тело сразу отяжелело, я ощутил, как отвисаетнижняя челюсть, а под нею наливается тяжестью и растет огромный зоб, как убольшой старой жабы. Стелла промолчала. По моей странной логике футурологидолжны быть бессмертными вовсе, но когда лифт поднимется, меня там ждет вовсене бессмертие...

В кабине потемнело. Я перевел дыхание, сказал, бодрясь:

– Похоже, тебе еще придется потаскаться за мною,лапочка. Как видишь, убить меня не так-то просто.

Из темноты послышался ее быстрый ответ:

– Тебе просто везло!

Я хмыкнул:

– Как сказать, как сказать...

– А что, нет? Не может один... такой вот, выйтипобедителем в схватке против тренированных омоновцев!

– Но я же вышел?

Она не сдавалась:

– Я же говорю, повезло!

Я хмыкнул, но промолчал, ибо даже ученому с мировым именемне хочется говорить молодой и красивой женщине о своем возрасте, который какраз и дал нужное преимущество. Эти двадцатилетние натренированные парни немогут знать, как думает и что чувствует пятидесятилетний, им это ещепредстоит... если доживут, конечно. А я был и десятилетним, как они когда-тобыли, и двадцатилетним, как они сейчас, и тридцати-, и сорока-, и вот сейчас япросто чувствую или знаю, как мыслят эти пока еще простейшие мозги, кудапойдут, что сделают, за какой угол повернут и в какую сторону натренированно имгновенно посмотрят, картинно выставив перед собой пистолет в обеих ладонях.

Они действуют по лучшим в мире инструкциям, но я как раз изтого теста, которое пишет эти инструкции, ломает общепринятые системы, строитновые, ниспровергает, снова строит. Я вижу наперед их простенькие мысли, а иммои – пока слабо.

По ее лицу неожиданно проскочили сверху вниз полосы света.На миг я увидел ее лицо таким, какое оно есть: милое и перепуганное, в глазахстрах и странная жадность успеть все увидеть и ощутить в этом предательскоммире.