– Ми… ша…

– Счас, Тоха, я сам… – пытаюсь вытащить камень из груди. В глазах плывут темные пятна. Их становится больше. Голова кружится. И слабость нарастает. Только не упасть, но Свиридов крепко держит за рукав и все тянет. К себе тянет. И падает на бок с протяжным выдохом:

– Ми-х-ха-а-а…

– Счас… – роняю калаш, руку вперед, чтоб на грудь не упасть. Ладонь попадает во что-то склизкое. Сквозь темные пятна увидел…

– Как же… Тоха… как же…

Командиру осколком вскрыло живот. Может, тем же, что торчит из моей груди.

– Ми… ша…

Он шепчет еле-еле, но я слышу все.

– Ми-ша, ты знаешь – что… надо… сделать.

А в его глазах…

– Тоха… нет, Тоха…

Я не мог стрелять в командира. Просто не мог. Антон понял и скосил глаза на ремень.

– Там…

Вынул из его подсумка гранату. Свел усики, чуть потянул кольцо, чтобы легче было сорвать, и вложил в руку Свиридова.

– Прости меня… Тоха… прости…

– И ты… прости… и… отставить сопли… ты же тельник… носишь…

Я отступал в глубь каменных завалов и не сводил взгляда с друга. Слезы катились сами по себе, и остановить их не мог.

Взрыв поставил еще одну точку. И кто-то сразу взвыл. Там, где лежал Антон, катался и вопил плотный мужик в камуфляже, вместо ног – ошметки. Из-за скалы выскочило двое, подхватили своего, но унести не успели. Выстрелил навскидку. Один, падая, выстрелил в ответ… и я увидел небо.

Убит? Нет, еще жив. Боль, ушедшая на время падения, вернулась. Небо как будто отсвечивало чернотой от камня, сливаясь с ним, и лишь полоса высохшей крови ярко выделялась на граните.

Ко мне кто-то приближался. Не рассмотреть – одни зеленые пятна-тени. Это коммандос, больше некому.

Граната! Рука нащупала твердые грани. Кольцо само нашло палец, но что-то мешает его вырвать – усики не свел. Тени уже рядом, значит, времени нет, значит, надо сильнее… ещё сильнее…

Вырвал! Теперь все. Ладонь разжата… рычаг вырывается…

Вся жизнь перед глазами пронеслась в одно мгновение. Лица мамы, жены, дочери и… Рамона.

– Дольжхени вивес, амиго – шепчет он, – дольжхени вивес, эрмано…

Наверное, перед смертью человеку открывается истина. Те слова, сказанные Азуро, Тихомиров повторил для меня: «Ты должен жить, друг».

Он прошептал еле слышно, но теперь я знаю – он говорил их мне как равному. Дядя Миша знал – кто я, и он понял, что за проблемы терзают меня последнее время. И он дал мне прожить маленький кусочек своей жизни. Чтобы я сделал правильный выбор. Сон ушел, оставив горечь потери, и теперь у меня сомнений нет – я должен стать тем, кем должен. Именно так и не иначе.

Я проснулся со странным чувством, будто повзрослел разом. И вдвойне странно, что гораздо старше стали обе сущности – и детская, и взрослая. И почти слились в единое целое. Жаль, не смогу попасть на похороны Тихомирова. Но я могу другое…

На улице шумел ливень. Было слышно, как барабанит по отливу окна. Иногда порывами ветра капли бросало на стекло. Сверкнуло и тут же громыхнуло. И этот гром очень похож на пушечный выстрел…

Шум ливня навевал мелодию. Грустную. Сами собой начали складываться строки:

Боль в руках отступила, отвлекая от стихов, и сменилась острым покалыванием.

– Ну вот, готово. – Медсестра собрала обрезки бинтов и выкинула их в урну, а я начал массировать затекший палец. Надо же так затянуть бинт и напрочь оторвать завязки…

«Рука нащупала твердые грани. Кольцо само нашло палец, но что-то мешает его вырвать – усики не свел. Тени уже рядом, значит, времени нет, значит, надо сильнее… ещё сильнее…»

Во сне я рвал кольцо, а на самом деле узел повязки на руке, да так затянул, что большой палец левой кисти капитально опух. И развязать не получилось, пришлось идти в процедурную.

– Теперь только обработать йодом и наложить новые повязки.

– Не надо повязок, – я осмотрел свои кисти, – ссадины достаточно затянулись.

– Да! – медсестра как-то странно на меня посмотрела. – Но без повязок можно повредить незажившие шрамы, и все начнется сначала.

Честно говоря, мне не хотелось ходить с забинтованными кистями. Не очень удобно.

– Может, пластырем закрыть?

– Можно и пластырем, – согласилась медсестра, положила пузырек с йодом на столик и направилась к шкафчику. – Тогда заодно все повреждения мазью обработаем, если не возражаешь.

Насчет мази я не против, наоборот – за. Хорошее лекарство, спасибо Зеленину. Медсестра начала обрабатывать мои ушибы, а я посмотрел на дежурного врача, сидящего за столом у окна и решающего кроссворд.

– Самая крупная река Европы, пять букв, – пробормотал врач и начал грызть карандаш. – Мария Антоновна, не знаете, какая река самая крупная?

– Не знаю, – ответила она, – я, Виктор Евгеньевич, в географии не сильна.

Странно не знать такой простой вещи, поэтому не удержался:

– Вообще-то Волга.

– Подходит, – кивнул врач и старательно вписал слово в кроссворд.

– Поразительно!

Нет, все-таки на мне, наверное, вместо синяков узор проступил, необычный, минимум гжельская роспись, раз на меня будто на чудо глазеют.

– Что? – оторвался дежурный врач от решения кроссворда.

– Я говорю – поразительно, – повторила медсестра, – еще вчера на молодом человеке живого места не было, а сегодня лишь легкие посинения остались. Какая быстрая регенерация!

Может, медику и виднее, но я в зеркало на себя смотрел, и мне моя физиономия показалась вообще неправильной формы, если цвет лица не учитывать. И ребра побаливают, челюсть тоже, палец вот…

Правда, это после того как проснулся. М-да, чего только во сне не сделаешь…

– Ничего удивительного, Мария Антоновна, – продирижировал карандашом врач, – у парня молодой и здоровый организм и дикое желание провести лето не дома, а на улице. А это мощный стимул к выздоровлению.

– Возможно, – пожала плечами медсестра, – но все равно удивительно.

Очень даже возможно. На здоровье я никогда не жаловался. Все ранения заживали быстро, да и болел редко, можно по пальцам сосчитать. Последний раз загрипповал пять лет назад, но только из-за прививки. Тогда эпидемия по стране гуляла, и болезнь поразила чуть ли не половину управления, не затронув наш отдел. Это понятно, что наши организмы, закаленные ежедневными нагрузками и «снятием стресса», хрен чем возьмешь, но у руководства было особое мнение. М-дя, я потом очень пожалел, что дал себя уговорить «уколоться». Меня «скосило» под вечер, да так что «скорую» пришлось вызывать. Спасибо прививке – провалялся пластом три дня и еще неделю температурил. А на следующий год в мягкой форме послал медиков, предложивших опять привиться.