Услышав знакомый рокот, пехота приободрилась и усилила натиск. Продолжая шаг за шагом продвигаться вперед по трупам павших, они упорно теснили врагов и, наконец, ворвались внутрь.

В течение каких-то минут все разом переменилось. Только что яростно сражавшиеся текинцы отхлынули назад и бросились к своим лошадям, ждавшим их уже оседланными. Затем ворота Геок-Тепе распахнулись, и из них повалили толпы спасавшихся, немалую часть которых составляли женщины и дети. Но, если всадники могли надеяться уйти на своих быстроногих конях, то у бегущих, по здравому размышлению, не было ни единого шанса.

Впрочем, Скобелев, казалось, предвидел подобное развитие событий, и вслед за бегущими тут же пустилась русская кавалерия, а вместе с ними конница союзных туркмен, во главе с Нефес-Мергеном. Как коршуны на беззащитных цыплят бросались они на своих давних врагов, рубили их, кололи копьями, просто топтали копытами коней, утоляя давнюю жажду мести.

Погоня продолжалась более пятнадцати верст, пока остатки противника не были окончательно рассеяны. В то же время пытающимся уйти пешком повезло несколько больше. Быстро окружившие их драгуны и казаки заставили беглецов вернуться к крепости, но одновременно не позволили своим союзникам устроить резню.

Внутри цитадели еще некоторое время продолжалась пальба. Отдельные фанатики попытались укрыться в своих ямах, где ранее пережидали артиллерийские обстрелы и теперь, сидя в них, отстреливались. Однако разгоряченные боем и потерями русские солдаты не собирались ни с кем церемониться. Те, кто сдавались на милость победителя, еще могли рассчитывать на снисхождение, а остальных не ждало ничего, кроме пуль и штыков.

Скоро все было кончено. Победители разбрелись по полуразрушенным домам местных в поисках чего-либо ценного, многочисленных пленных собрали на площади, где они сидели на корточках с безучастными лицами, ожидая своей участи. Отдельно толпились освобожденные из рабства персы. Что интересно, мужчины их были по большей части совершенно истощены и одеты в рубище, зато женщины, служившие женами своим похитителям, напротив вполне упитаны и хорошо одеты. Но и те и другие, как ни странно, шумно радовались освобождению и с удовольствием плевали на головы недавним господам.

– Гляди-ка, хорошенькая, – пихнул Деева Петров, показывая на молодую персиянку в длинной красной рубахе и, против обыкновения, с непокрытой головой.

– Не балуй, – счел нужным предупредить приятеля вестовой, – их благородие за такие фокусы все причиндалы оборвет!

– Да я рази про это? – даже обиделся тот. – Я, может, жениться хочу!

– Пошли, жених, а то казачуры все добро растащат.

– Они такие! – согласился матрос, и они вместе отправились на поиски трофеев.

Между тем Будищева уже не было в цитадели. Поняв, что все кончено, и отдав необходимые приказания унтерам, он сделал вид, что заинтересовался дворцом местного сердара, и незамеченным покинул Геок-Тепе. У него и впрямь были недоделанные дела. Поймав потерявшую седока лошадь, он быстро добрался до госпиталя. Нет, он не искал мести, да и вообще почти забыл про Бриллинга. Да и совместные с новоиспеченным купцом Шматовым коммерческие дела не слишком занимали прапорщика, тем более что тут на Федора вполне можно было положиться. Просто ему вдруг чертовски сильно захотелось увидеть Люсию и сказать ей нечто очень важное.

У госпиталя, как и следовало ожидать, творилось настоящее столпотворение. Со всех сторон туда стремились раненые. Одних несли на носилках, других поддерживали под руки, третьи смогли доковылять сами, и всем им срочно требовалась помощь. Врачи, фельдшеры и санитары сбились с ног, пытаясь спасти всех кого можно, и только отец Афанасий спешил дать последнее утешение тем, кому недолго осталось.

– Не видел ли ты, братец, баронессы Штиглиц? – спросил Дмитрий, спешиваясь, у первого попавшегося солдата.

– Не могу знать, ваше благородие, – отозвался тот, баюкая порубленную руку.

– Это сестра милосердия, – пояснил Будищев, чертыхнувшись про себя.

– Не видал, – равнодушно покачал головой раненый.

Привязав животное к служившему коновязью столбу, прапорщик кинулся дальше, но никто не мог дать ему положительного ответа. Один качали головой, дескать, не знаем, другие показывали рукой, мол, пошли туда, третьи, занятые своими ранами, вообще не могли понять, о чем их спрашивает этот странный офицер в заляпанной землею одежде и с лопаткой за поясом вместо сабли.

– Кажись, к раненым пошли, вон в те кибитки, – пояснил, наконец, один из санитаров в заляпанном кровью переднике и тут же побежал дальше, так и не пояснив, в какую именно. Пришлось заглядывать во все по очереди. В первой никого не было, во второй незнакомый доктор с санитаром осматривал орущего благим матом солдата и, увидев постороннего, строго велел ему убираться. В третьей же перед его глазами предстала такая фантасмагория, что даже видавший разные виды Будищев в первый момент опешил.

В этой кибитке какая-то женщина с безумным взором и распущенными, как у ведьмы, волосами надвигалась на лежащего в постели офицера, пытаясь пырнуть его ланцетом[78], а тот отчаянно отбивался, но не мог позвать на помощь из-за раненого горла.

Третий участник трагедии сидел, привалившись к стене, обливаясь при этом кровью. В первом прапорщик не без удивления узнал Шемана, соответственно второй был Бриллингом, а вот пытавшаяся убить их женщина оказалась той самой, которую спасла в свое время баронесса Штиглиц.

– Помогите, – из последних сил прохрипел лейтенант.

Впрочем, просьба эта была совершенно излишней. Будищев уже успел выхватить свой «смит-вессон», одновременно взводя курок. Грянул выстрел, и текинская Жанна д’Арк опрокинулась на спину и, несколько раз дернувшись, застыла с каким-то совершенно зверским выражением на лице. Через минуту в кибитку стали забегать привлеченные шумом люди.

– Что здесь произошло? – задал интересующий всех вопрос доктор Студитский, из-за спины которого выглядывала крайне удивленная графиня Милютина.

Дмитрий в ответ обвел глазами помещение, отметил все еще дышащего хорунжего, слава создателю, оставшегося невредимым командира морской батареи и недоуменно развел руками.

– Сам в шоке.

Взятие Геок-Тепе вызвало в русском лагере взрыв ликования. Победа! Взяли! Смогли! Я смог! Так думал о себе всякий участник экспедиции, от генерала до последнего ездового, и, черт меня подери, если они были не правы!

Еще сегодня утром бородатые текинцы чрезвычайно метко стреляли по ним из своих винтовок и фальконетов, грозились перерезать всех ножами, а теперь они с безучастными лицами сидят на корточках и ждут решения своей судьбы. Их охраняли всего несколько солдат, а дома и имущество стали добычей победителей. Да, уважаемый читатель, таковы уж были нравы того буйного времени. Vae victis, говаривали древние и были правы[79].