В дороге Арчи попытался завести разговор о событиях 1940 года. Тильда смотрела на мелькающие мимо пейзажи. Фары выхватывали из темноты густые кроны деревьев, золотили листву.

— С моей стороны это была большая глупость, — сказала она, — и вообще, много воды утекло с тех пор. Я не хочу об этом говорить, мистер Рейфел. Я никогда об этом не говорю.

— Но мистер Сайкс…

— Гарольд почти все выдумал. Работа у журналистов такая.

Когда они подъехали к дому, она увидела сидящую на бордюре Рози. Тильда открыла дверцу машины.

— Рози?..

— Мне нужно было тебя увидеть, Тильда! Я должна была приехать домой! Ненавижу Ричарда! В жизни больше слова ему не скажу! — Заливаясь слезами, Рози затараторила по-немецки.

В лице Арчи Рейфела отразился интерес. Тильда вылезла из машины и, поворачиваясь к нему спиной, сказала сурово:

— Рози из тех детей, что прибыли в Англию в рамках программы Kindertransporte. На пароме до Хариджа, поездом до Ливерпуль-стрит. И никакого героизма. Спасибо, что подвезли. — Она захлопнула дверцу машины.

После уроков они ждали на остановке автобус. К ним подошел мальчик из соседней школы, пригласил Кейтлин на свидание.

Она пожала плечами.

— Хорошо. — Ее впервые пригласили на свидание. Торжествующая, она повернулась к Мелиссе. — Скажи Тильде, что я на занятии по теннису, или еще что-нибудь придумай.

Она зашагала по тротуару, вдогонку ей понеслись вопли протестующей Мелиссы. Мальчик — его фамилия была Чарльтон — не спешил заводить разговор, она тоже молчала, и постепенно радостное чувство начало исчезать. Она глянула на него, и при виде серого ворота его рубашки и неряшливого свитера к ней вернулись неудовольствие и скука.

Потом он сказал:

— Ты такая красивая, Кейт. Тебе говорили, что ты похожа на Вивьен Ли?

И у нее сразу поднялось настроение. Когда они проходили мимо ее одноклассниц, Кейтлин заметила их завистливые взгляды. Как-никак, Чарльтон уже учился в пятом классе,[61]а она сама пока еще в третьем.[62]

— Как тебя зовут? — неожиданно спросила она. — Не могу же я обращаться к тебе по фамилии. Это как-то глупо.

— Леонард, — ответил он. — Друзья зовут меня Ленни.

Он привел ее в новый молочный бар, недавно открывшийся в центре города, заказал клубничный молочный коктейль — розовый, пенистый, душистый. Кейтлин медленно потягивала свой напиток, гордая тем, что она наверняка самая юная из девушек, которые пришли в кафе, и что Ленни — один из самых симпатичных парней.

— Ты ведь живешь не в Оксфорде, да? — уточнил Ленни.

— В Вудкотт-Сент-Мартине, у знакомых. Отец работает за границей. Когда он приедет, мы вернемся в наш старинный особняк.

После он предложил ей погулять в парке. Кейтлин хотела отказаться — они почти все время молчали, и это стало ее утомлять, — но он ее уговорил:

— Пойдем, Кейт. Автобус ты не пропустишь, я тебя провожу.

И они пошли через парк — мимо мамаш, толкающих перед собой коляски с детьми, и стариков на скамейках — к лужайке под сенью платанов. Трава была соломенного цвета, как рафия.[63]Там он наклонился и поцеловал ее. Губы у него были влажные, мягкие; нос упирался в ее нос.

Это было, конечно, не как в кино. Но она не сопротивлялась: не хотела, чтобы он подумал, будто она впервые целуется с парнем, и приятно было сознавать, что она еще кому-то нужна.

Красный дом Эрик увидел, когда по просьбе Тильды шел за молоком в молочную лавку. Старый дом с островерхой крышей находился на дальнем краю деревни, за магазином и почтой, за зеленой лужайкой с прудом для уток и элегантными домами, возле которых на подъездных аллеях стояли большие автомобили. Люди, мывшие и до блеска натиравшие свои машины каждое воскресенье после обеда, подозрительно косились на Эрика, шагавшего мимо них в своей поношенной одежде и грязных резиновых сапогах. А вот из Красного дома за ним никто не наблюдал. Тот дом был заброшен, в нем никто не жил. Эрик очень долго к нему присматривался, прежде чем набрался смелости открыть скрипучие железные ворота и войти.

Первый раз по аллее, обрамленной с обеих сторон огромными темными кустами самшита, которые, казалось, сдвигались вокруг него, он дошел до самого дома, а потом, испугавшись, метнулся назад к дороге. После двух-трех визитов он понял, что деревья не прогоняют его — охраняют для него дом. Здесь его не преследовали косые любопытные взгляды. В Красном доме он был свободен. Заглянув в окна с пыльными стеклами, Эрик увидел пустые комнаты. Полы, словно ковер, устилали сухие листья, залетевшие в дом через большие щели вокруг окон и дверей. Пустые сигаретные пачки «Лаки страйк» и брошенные противогазы позволяли предположить, что во время войны в доме квартировали военные.

Правда, завораживал его не сам дом, а сад. Роскошный, волшебный, чарующий. В старом сарае он нашел вилы и лопату и при каждом удобном случае приходил повозиться в саду — вскапывал землю, подрезал растения, пропалывал сорняки. Он намеревался возродить сад Красного дома. Навести в нем порядок. Вдохнуть в него жизнь. Поначалу участок за террасой представлялся ему бессмысленным хаотичным скопищем куманики и снежноцвета, но по мере того, как он удалял удушающие ползучие побеги и пучки сорняков, Эрик начал понимать, что некогда это было организованное пространство — изящное кружево из тропинок и растений. Старые кирпичные дорожки, позеленевшие от пушистого мха, потрескались от мороза. Он составил карту сада с фрагментами тропинок, пытаясь представить, как они раньше соединялись. Вырубая заросли куманики, Эрик обнаружил остатки клумб с пожелтевшими, засохшими цветами, увядшими от недостатка света, который закрывали от них разросшиеся кустарники, — тюльпанами, примулами, аврикулами. Весной маленькие темные прудики кишели головастиками и тритонами. Эрик часами наблюдал за ними.

Наткнувшись под ивой на мраморную статую, засыпанную пожухлой листвой, он поначалу подумал, что это бревно. Потом, счистив в одном месте липкую грибковую плесень, он увидел грациозную белую руку, изящные пальцы, сложенные так, будто подзывают его. Опустившись на колени в листву, Эрик поднял статую. Она была тяжелая и холодная — из мрамора, догадался он. Кончиками пальцев он вытер с ее лица грязь и паутину. На него смотрела девушка — холодная, прекрасная, совершенная.

Конец августа. Пыль, жара. Последние деньки летних школьных каникул. Тильда на кухне пекла пироги, Рози в гостиной играла на пианино, полковник Реншоу в саду опробовал свое ружье, которое недавно почистил. Под высоким потолком жужжали осы.