в тюрьме сидел. Сценарий ему Беляк давал читать — Эдуард его одобрил».

Также Александр Велединский объясняет, почему «еврей-психопат Зорик» (см. вышеприведенную цитату) в фильме назван Магелланом: «Магеллан — кличка пацана из моего двора, который всегда убегал из дома и попал за это в психушку».

«Скрипки поют…»

«Но ко всему привыкла Сумская / Ничего её не удивит…». Сумская улица — главная улица города Харькова. Лучше всего будет обратиться к роману «Молодой негодяй» (1986), где Лимонов сам рассказывает, чем эта улица ему важна: «Сумская улица — основная артерия города не потому, что она самая длинная, или самая широкая, или самая фешенебельная. Своей популярности бывшая дорога, ведущая в другой украинский город Сумы, обязана тем, что она центровая — находится в самом центре Старого Города, и еще тем, что именно на ней расположены самые известные в городе рестораны и кинотеатры и организации. Начинается Сумская улица с площади Тевелева и впадает, взбираясь вверх, в площадь Дзержинского. Именно на площади Тевелева в доме 19 удобно живет с мамой Цилей Анна Моисеевна Рубинштейн, и там же в начале 1965 года поселился и наш герой, “молодой негодяй” Эдуард Савенко. На площади Тевелева отметим видные из окон семьи Рубинштейнов бывшее здание Дворянского собрания, угол Сумской с расположенным на нем рестораном “Театральный” и здание холодильного техникума».

«Прапорщиком стройным…»

«Нечёсанного коммуниста… / Отправить на тот свет… / Когда черёмуха пахнет… / И голова болит… / От тяжкого-тяжкого бреда… / Степного…». Возможно, здесь реминисценция из стихотворения «Расстрел» (1927) В. В. Набокова: Лимонов, примеряя на себя роль царского прапорщика, меняет ситуацию расстрела — не коммунист расстреливает царского офицера, а наоборот. И везде есть черёмуха — как мирный и далёкий от Гражданской войны образ.

У Набокова было так:

Бывают ночи: только лягу,

в Россию поплывёт кровать,

и вот ведут меня к оврагу,

ведут к оврагу убивать.

Проснусь, и в темноте, со стула,

где спички и часы лежат,

в глаза, как пристальное дуло,

глядит горящий циферблат.

Закрыв руками грудь и шею, —

вот-вот сейчас пальнёт в меня —

я взгляда отвести не смею

от круга тусклого огня.

Оцепенелого сознанья

коснётся тиканье часов,

благополучного изгнанья

я снова чувствую покров.

Но сердце, как бы ты хотело,

чтоб это вправду было так:

Россия, звёзды, ночь расстрела

и весь в черёмухе овраг.

Нельзя определённо говорить о знакомстве юного поэта Савенко со стихами Набокова, но прозу Владимира Владимировича он точно читал и знал, об этом есть свидетельство, пусть и художественного свойства, в «Подростке Савенко» (речь об Асе Вишневской и её семье — репатриантов из Франции): «У Аси необыкновенные книги — половина их издана за границей, даже те, что на русском языке. Ася дает Эди-бэби читать свои книги, она не жлоб. И сейчас у Эди-бэби в доме лежит несколько Асиных книг — роман “Три товарища” Ремарка и несколько номеров журнала “Отечественные записки” с романом очень странного писателя В. Сирина “Дар”».

«Румынская рапсодия» («Бульвары рыжие… беда… бессонница…»)

«Приходит ко мне Пруст… / Марсель… тот самый известный… / Основоположник… / Автор… тысяч бредовых страниц…». Валентен Луи Жорж Эжен Марсель Пруст (1871–1922) — французский писатель. Получил всемирную известность как автор семитомной эпопеи «В поисках утраченного времени».

В эссе «Запахи и звуки», опубликованном в книге «Апология чукчей» (2013), есть небольшой фрагмент, посвящённый Прусту: «В июле 1994 года судьба занесла меня на несколько дней в Нормандию, в приморский городок Уистрехам, недалеко от порта Кайен, тот самый порт, куда и откуда поступал знаменитый кайенский лютый перец. Было там, у Северного моря, невыносимо холодно. В компании моего друга Патрика Гофмана, здорового рыжего верзилы — журналиста газеты “Минют”, и художницы — хозяйки дома, где мы жили, я съездил в Кобург. По каким-то делам художницы. Там в сильном дожде мы посетили отель, в котором жил Марсель Пруст и каковой попал и в его книги. Отель хорошо подсвечивают, потому он выглядит выигрышно. Печенье “мадлен” нам попробовать не пришлось, но мы выпили в пустом баре со знаменитой моделью парусника хорошего виски, а затем прошли под дождём на пляж. На пляже под навесом в темноте полулежали какие-то по виду богатые юноши и девушки и курили марихуану. Море шумело. Я никогда не любил Пруста. Мне от его книг и биографии одинаково тошно. Его длинные буржуазные фразы меня оскопляют. Но отель красивый. И тот приём, когда он из печенья “мадлен” раскручивает своё прошлое, — правдивый приём. Так оно всё и работает. Запахи и звуки умеют разбудить в нас свои и чужие воспоминания».

Марсель Пруст также встречается в стихах «Генка» («Я помню Генку в “Лангустин”…») и «Кавафис» («Кавафис пел свиданий стыд…») — но не как персонаж, а скорее как шлейф от знакомства с переводчиком Геннадием Шмаковым.

«Infant perdu» («Я потерян для близких и Родины…»)

Infant perdu, правильно будет Enfant perdu — в переводе с французского «потерянный ребёнок».

Стихотворение восходит к одноимённому тексту Генриха Гейне. Представим его в переводе М. Л. Михайлова (1864):

Забытый часовой в Войне Свободы,

Я тридцать лет свой пост не покидал.

Победы я не ждал, сражаясь годы;

Что не вернусь, не уцелею, знал.

Я день и ночь стоял не засыпая,

Пока в палатках храбрые друзья

Все спали, громким храпом не давая

Забыться мне, хоть и вздремнул бы я.

А ночью — скука, да и страх порою.

(Дурак лишь не боится ничего.)

Я бойким свистом или песнью злою

Их отгонял от сердца моего.

Ружьё в руках, — всегда на страже ухо…

Чуть тварь какую близко разгляжу,

Уж не уйдёт! Как раз дрянное брюхо

Насквозь горячей пулей просажу.

Случалось, и такая тварь, бывало,

Прицелится — и метко попадёт.

Не утаю — теперь в том проку мало —

Я весь изранен; кровь моя течёт.

Где ж смена? Кровь течёт; слабеет тело.

Один упал — другие подходи!

Но я не побеждён: оружье цело,

Лишь сердце порвалось в