Необыкновенное стечение обстоятельств, по которому в прусской армии находились те именно войска, против которых приходилось с ожесточением бороться шесть лет, казалось и пруссакам, и австрийцам сновидением. Последние вначале совершенно не верили этому; даже императорские офицеры, плененные в Бреславле, которые, следовательно, собственными глазами и ушами все видели и слышали, считали все это вымышленным слухом, чтобы оживить мужество войск; а когда Чернышев вместе с другими русскими генералами покинули австрийские войска и прибыли в Бреславль к королю с большой торжественностью, то даже пленные императорские генералы уверяли, что все это только обман и что русские полковые командиры, декорированные русскими орденскими лентами, – переодетые прусские офицеры*]. Но все сомнения кончились, когда русский корпус в июне на самом деле присоединился к армии короля. Мария-Терезия отвергла план Лаудона силой помешать этому опасному для нее соединению. И шведы, утомленные войной и опасаясь русских, тоже заключили мир с Пруссией в мае; он был подписан 22-го числа того же месяца. Шведская королева, любимая сестра короля, была при этом посредницей. Брат ее заявил в Стокгольме с особенным ударением на это, что все останется между ними по-прежнему только ради нее. Действительно, достаточно было теперь одного его желания, чтобы уничтожить в поспешности всю шведскую армию и завоевать шведскую Померанию, которую теперь нелегко было у него отнять. Фридрих часто шутил по поводу этой войны, а когда возбужден был вопрос о мире, он сказал, улыбаясь, что «не знает никакой войны со шведами; правда, ему доводилось слышать о каких-то ссорах между ними и Беллингом, но генерал этот наверное скоро помирится».

Война теперь получила иной оборот. Все владения Фридриха, от Бреславля и до крайних границ Пруссии, были свободны от неприятелей, и нечего было больше опасаться опустошительных вторжений. Опять вернулось веселье к монарху, он по-прежнему шутил, призвал вновь своих французских поваров и опять отыскал свою флейту.

Петр потребовал от Фридриха Зибургский пехотный полк и дал ему взамен Шуваловский драгунский полк, вытребованный королем; император захотел также получить орден Черного Орла, который носил впоследствии почти ежедневно. Могущественный государь, надевший с этих пор прусский мундир и целовавший ежедневно изображение короля в присутствии русских, как будто считая его своим повелителем, хотел лично соединиться с ним во главе сильной армии. Все были вправе ожидать чего-нибудь необыкновенного.

С такими блестящими надеждами Фридрих открыл кампанию 1762 года, в которой участвовал и наследный принц Фридрих Вильгельм. Он теперь в юношеском возрасте вступал на военное поприще, на котором подвизались все принцы его дома без исключения. Все приносили жертвы богу войны, и в истории нет другого такого примера, поданного всей королевской семьей со всеми ее родственниками. Наследный принц находился всегда возле короля и должен был вместе с ним встречать все опасности.

Фридрих, превосходящий прочих смертных столькими необыкновенными качествами, в этом случае словно отмстил за человечество, униженное его гением. Надежда на нового союзника заставила его позабыть о заботах для своих храбрых войск, которых он впервые лишил теперь так называемых зимних гостинцев, т. е. денег, которые необходимы были для предстоящей кампании многим бедным офицерам, живущим исключительно на свое скудное жалованье, и которые теперь неизвестно почему, в минуту счастья, были удержаны. Даже благовидного предлога не было дано для объяснения, почему этот столь необходимый, справедливый и обязательный подарок, раздаваемый каждую зиму, был теперь отнят у патриотических и обожающих своего короля воинов*]. Всякий унтер-офицер получал 50 рейхсталеров, капитан – 500; сумма эта увеличивалась, таким образом, с каждым чином, с помощью ее приобретались лошади и военные принадлежности, взамен сделавшихся негодными в предыдущей кампании. Ротные командиры должны были на них снабдить своих солдат всем необходимым, так что деньги эти являлись не столько справедливым благодеянием, сколько величайшим долгом чести. Вместо этого подарка получены были строгие распоряжения, касавшиеся незначительных формальностей. Во все время войны офицеры употребляли всегда в походах шпагу вместо эспонтона, который в поле совершенно не нужен, даже обременителен и совершенно не годится для защиты. Теперь же это парадное оружие должно было употребляться во всех случаях; то же можно было заметить и во многих мелочах, обнаруживавших беззаботность, уверенность и сознание счастья гордого вождя.

Фридрих в эту зиму был посещен новым послом татарского хана, который обещал прислать весной Фридриху 40 000 человек. Посол был снова осыпан подарками, и хан сначала сдержал слово. Татары выступили в поход, но не против России, а для вторжения в Венгрию. Генерал Вернер, уроженец этой страны, должен был тогда присоединиться к ним у Офена с небольшим прусским корпусом. От этой операции можно было ожидать многого, так как сильно теснимые в то время венгерские протестанты наверное тотчас же взбунтовались бы; но татары не явились. Походив некоторое время возле границ Польши, они вернулись обратно.

Король усилил все части своей армии, особенно же свои легкие войска, так что в этом отношении превзошел теперь императорские. Были основаны новые батальоны волонтеров-гусар и драгун. Босняки, особый вид всадников, одетых подобно туркам и вооруженных копьями, составляли отряд лишь в 100 человек; теперь он был увеличен до 1000, а начальство над ними поручено весьма заслуженному императорскому офицеру, майору Ланге, который, претерпев обиды за свою протестантскую веру, покинул австрийскую службу и вступил на прусскую. Это сильное увеличение войск совершилось с необыкновенной быстротой, так что солдаты словно бы появлялись из земли по могучему мановению Фридриха. Артиллерия была тоже весьма значительно увеличена, так как Фридрих только во время этой войны убедился в важности ее при целесообразном употреблении; он ее усилил 3500 человек. Чтобы облегчить ее движение и извлечь наилучшую пользу из ее страшных услуг, он изобрел прекрасную методу – она лишь недавно, после стольких перенятых австрийцами у пруссаков мелочей, была заимствована императорской армией, которая одна пользуется ею и поныне. Он снабдил несколько сотен артиллеристов лошадьми; под именем конной артиллерии они сопровождали отныне легкие орудия; когда же являлась к тому необходимость, они соскакивали с коней и стреляли из пушек, которые теперь не оставались позади, а могли даже упредить пехоту и даже сопровождать гусар в случае надобности. Кроме того, этим облегчалась тяжелая служба во время битвы при перевозке и больших грузов, так как солдаты, не утомленные предшествовавшим ей маршем, быстрее могли справиться со своим делом.

Много иноземных офицеров, даже из неприятельских армий, поступили теперь на прусскую службу. Между ними был также французский полковник Гешрей, уроженец Баварии. Так как он отличался в качестве партизана – хотя и не в этой войне, а в войне за Австрийское наследство, – то король разрешил ему основать корпус волонтеров в 2400 человек. Другой французский офицер, обер-лейтенант Тюрригель, тоже баварец и друг Гешрея, недовольный, как и он, версальским двором, поступил также на службу к Фридриху и стал командиром этого корпуса, который он создал единственно благодаря своей большой энергии, и вскоре собрал в нем полный комплект. Этот странный человек, одаренный от природы весьма предприимчивым духом и редкой пронырливостью, служил во французской армии предводителем отряда шпионов. Он их вербовал, распределял им должности, платил им жалованье, снабжал их необходимыми инструкциями, постоянно переписывался с ними и выводил из их различных донесений результаты, которые затем представлял на рассмотрение вождям армии и версальскому кабинету. Сам он путешествовал в областях, занятых неприятелем, принимая всевозможные наружности, имена и одежды, снабженный почетными пропусками, документами и рекомендательными письмами от министров и послов нейтральных дворов. Таким образом он объездил все северогерманские области, пробираясь в лагери и крепости, и так хорошо умел носить свою личину, что в Магдебурге ему удалось сидеть за трапезой коменданта в то время, когда последний получил от короля письмо с приказом остерегаться главного французского шпиона, который был выслан на разведку прусских крепостей. Везде сопровождали его удачи, благодаря его необыкновенной храбрости и хитрости.