– Забери ты его, матерщинника, Христа ради. – Баба вошла в хату и остановилась перед печью. – Найдут его кадеты и нас на дым пустят.

– Где он? – спросил Максим, в недоумении оглядывая пустую хату.

– В трубу, сердешный, забился.

– Куда?

– Бона куда, – показала хозяйка.

Максим, изогнувшись, заглянул под чело печки, но ничего не увидел.

– Вася, – зашипел он. – Где ты, друг?

– Братишка… (Матюк). Отогнали белокопытых? (Матюк.) – глухо, как из могилы, отозвался Васька, и в густом потоке сажи на шесток опустились его босые ноги.

– Лезь назад, – сказал Максим. – Я в плен попался и бегаю вот, ищу кислого молока, но ты, Вася, во мне не сомневайся.

– Какого молока? (Матюк.)

– Лезь выше, Христом-Богом прошу, лезь выше. Скоро выступаем. До свиданья… – Он потряс друга за пятку и выбежал из хаты.

Строевые части, передохнув и закусив, уходили за станицу, в просторы степей. В полдень выступил обоз. Максим сидел на возу на горячих хлебах, во всю глотку орал на лошадей и нещадно нахлестывал их кнутом.

Через два дня, улучив удобный момент, он перебежал к красным, угнав пару коней и повозку с патронами.

В конце октября и начале ноября 1918 года состояние 8-й германской армии, оккупировавшей Псковскую область и Прибалтийский край, по внешности и по духу нисколько не отличалось от состояния «революционной» 12-й русской армии, год тому назад с небольшим добровольно сдавшей Ригу и отдавшей в оккупацию Прибалтику. «Нервы» германской «железной» армии оказались такими же слабыми, как и нервы «женственно-славянской»[35] армии русской. В Пскове и Острове германские солдатские советы и комитеты активно боролись со своим начальством, препятствуя формированию ими русских добровольческих полков Северного корпуса (впоследствии злополучной Северо-западной армии) и часто самовольно отменяли приказы и распоряжения высшего германского командования, касающиеся снабжения и вооружения русских добровольческих полков.

В Режице солдатский совет открыто братался с русскими красноармейцами, стоявшими на пограничной полосе.

С занятием Пскова большевиками поезда, следовавшие на Ригу, были переполнены дезертирами до той же самой нормы, до какой наполнялись в свое время вагоны с русскими товарищами, «уставшими» воевать.

Кое-какой относительный порядок наблюдался лишь в самой Риге. Образовавшийся здесь в конце октября совет германских солдатских депутатов, в состав которого вошел значительный процент интеллигентных штабных солдат, фельдфебелей и младших офицеров, насколько возможно поддерживал расшатанную дисциплину и порядок. Если бы в этот момент состав германского солдатского совета в Риге был несколько левее и если бы вместо энергичного, с железной волей, правительственного комиссара при 8-й германской армии социал-демократа Виннинга был какой-нибудь неврастеничный «птенец гнезда Керенского», – переполненная соблазнительными магазинами, битком набитыми товарами, Рига, наверное, еще раз подверглась бы такому же разгрому, какой ей учинили уже раз русские солдаты.

Рижскому солдатскому совету пришлось не только обуздывать своих распускавшихся солдат и спешно эвакуировать их из Риги, но ему пришлось одновременно заняться чужой внутренней политикой, очень сложной, очень запутанной, в которой борющимися элементами были справа – прибалтийские бароны, в центре – латышские буржуазные и демократические группы, одинаково враждебно настроенные как к местным баронам, так и к немцам-оккупантам, и терпевшие тех и других по политическим соображениям, что называется, «до поры до времени», и слева – местные латышские коммунисты, находившиеся в теснейшем контакте с русскими большевиками, от которых они получали инструкции, директивы и, разумеется, деньги.

Бароны мечтали о Балтийском Королевстве, находящемся в личной унии с Пруссией; латыши мечтали о собственной независимой республике; коммунисты работали на благо русского коммунизма, уже назначившего в Петербурге специальное советское правительство для советской Латвии под председательством латышского адвоката без практики Петера Стучки.

Солдатскому совету в Риге однако посчастливилось найти совершенно правильный политический курс.

Совершенно игнорируя баронские группы, поддерживая латышские буржуазные партии, рижский солдатский совет едва ли не через неделю после своего формирования вступил в энергичную борьбу с местными латышскими коммунистами, которые тогда официально называли себя еще социал-демократами…

Но все же сил солдатского совета в Риге и энергии комиссара Виннинга было далеко не достаточно в обстановке стихийного революционного движения в стране. Положение осложнялось еще категорическим ультимативным требованием победительницы Антанты о беззамедлительной и полной эвакуации Прибалтийского края германскими войсками. Мстительные победители совершенно не учитывали обстановку и не желали считаться с тяжкими последствиями для несчастного края, на который из Петербурга и Пскова катился уже страшный большевистский вал в лице латышской красной армии, следовавшей буквально по пятам за уходящими германскими войсками, которая, не терпя решительно никаких потерь, только усиливалась по пути, подбирая военное снаряжение и оружие, брошенное, вследствие поспешной и принудительной эвакуацией края, немецкими войсками, и несла с собой террор, смерть и кошмар в мирные до сих пор города и деревни Прибалтики.

К середине декабря латышской красной армией были уже заняты города Верро, Валк, Люцин, Режица, Креславль. Вокруг Риги смыкалось тесное красное кольцо.

Бессильное, неопытное латышское Временное Правительство, избранное лишь 18 ноября, составленное из людей по части политики, что называется, «от сохи», не располагало ни авторитетом, ни какой-либо реальной силой, если не считать нескольких сот добровольцев из немецкой молодежи, организованной Виннингом под названием балтийского ландсвера. Правительство пыталось бороться против катившейся лавины красной армии единственным доступным для него оружием: воззваниями, рассчитанными на патриотическое чувство красных латышских стрелков: «Независимая Латвия зовет вас, гордых латышских стрелков, в свое молодое отечество, твердо веря, что вы явитесь его достойными и благородными сынами. По вас давно скучают ваши отцы и матери, ваши братья и сестры. Все латыши – в одну дружную латышскую семью».

Таков был смысл патриотических воззваний правительства Ульманиса, агронома по профессии. Но «гордые латышские стрелки» и «достойные сыны отечества» шли на Ригу, беспощадно истребляя по пути своих «соскучившихся» отцов, братьев и соотечественников вообще.

Только к 18 декабря Временное Правительство, окончательно ориентировавшееся на Антанту, разочаровавшись в силе своих патриотических воззваний, обескураженное провалом обязательной мобилизации, решило если не спасти положение, то хотя бы временно оттянуть неминуемую катастрофу падения Риги. В этих видах и целях председатель правительства Ульманис, по уполномочию своих коллег-министров, заключил с комиссаром Виннингом договор, согласно которого германские солдаты, желающие активно оборонять Ригу от большевиков, получат в Лифляндии и Курляндии земельные участки от 20 до 30 десятин в полную их собственность, кроме посуточного жалованья в размере 13 руб. 50 коп. в сутки.