Быстро светало. Погони не было. Оглядевшись с ближайшего холма и убедившись, что вокруг никого, Аслан остановился перевязать рану и осмотреть лошадь. Бронебойная стрела навылет пробила плечо и его овечий кожух. Скрипя зубами от боли, он обломал оперенье и часть стрелы до плеча. Попробовал левой рукой вытаскивать из раны оставшуюся часть, но ничего не получалось. Пальцы скользили по мокрому от крови древку, не хватало пространства для рывка. Аслан нашел тонкий ремешок, привязал сзади к торчащему из плеча древку, так чтоб узел уперся в вылезший наконечник. Другой конец прикрепил к седлу. Стиснув зубы, рванулся вперед, вырывая стрелу из тела. Теплая кровь с новой силой потекла через открывшиеся дыры из растревоженной раны. Кое-как залепив отверстия разжеванным тысячелистником, наложив повязку левой рукой, он смог осмотреть коня.

Тот тоже не смог уйти невредимым. На крупе кровоточила длинная резаная рана, оставленная чиркнувшим наконечником стрелы. Ее нужно было срочно зашить. Конь потерял много крови, дальше можно было ехать только шагом. Аслан знал, что ему нужно ехать прямо на восход солнца, но он сделал петлю на север. На прямой дороге могли быть гяуры, напавшие на них ночью. Поэтому, как ни хотелось ему побыстрее вернуть свою добычу и отомстить неверным за подлое ночное нападение, он уходил в противоположную сторону от припекающего солнца. Лишь когда светило повернуло на заход, он благополучно добрался до разъездов, охраняющих подступы к главному лагерю.

* * *

Мурза Махмуд Зарембай, поставленный во главе трех сотен всадников, прибывших на место ночного боя, мрачно смотрел на многочисленные обнаженные трупы своих сородичей. Их сносили и складывали на вершине небольшого холма, чтобы предать земле до захода солнца. Времени оставалось немного.

– Так сколько вас было, Аслан?

– Сто двадцать три воина.

– Здесь сто восемь. Моего брата Ахмеда и его сынов нет среди павших. Значит, их увезли с собой. Завтра мы заставим этих трусливых собак заплатить своей кровью за это бесчестное нападение.

Махмуд слез с коня, длинным кинжалом взрыхлил землю и ладонями набрал ее в свой перевернутый щит. Он высыпал ее на убитых и торжественно сказал:

– Покойтесь с миром. Ваши души уже в райских садах вкушают плоды из рук прекрасных гурий. Я, Махмуд Зарембай, клянусь: вы не останетесь неотомщенными. Совершившие это гнусное преступление проклянут тот день, когда они появились на свет.

Воины последовали его примеру, стараясь побыстрее закончить печальную церемонию. Вдали показался всадник, галопом следующий к ним. Вскоре стало ясно, что это один из следопытов, посланных Махмудом по следам гяуров. По его мрачному лицу было видно: он несет невеселые вести.

– Говори.

– Мы нашли мертвых воинов из рода Муратбека. Муратбек погиб вместе с ними.

– Сколько?

– Шестьдесят три.

– Проклятье! Да упадет небо на головы совершивших это бесчестное злодейство! Ахмед, бери свою сотню и езжай с ним. Поторопись, солнце скоро скроется. Нужно похоронить наших братьев по обычаю. Следы неверных нашли?

– Нашли. Они их не скрывают. Видно, думают, что никого не оставили в живых и их не будут преследовать.

– Пусть так и дальше думают, до тех пор, пока их не настигнет острый меч возмездия. Сколько их?

– Коней много… но большая часть неподкованных. Подкованных мало, Рамзан говорит, не больше сотни.

– Хорошо.

* * *

С каждым часом эта погоня не нравилось Рамзану все больше и больше. Махмуд торопит, не дает остановиться, рассмотреть внимательно следы. Никто его не хочет слушать: ведь след виден даже младенцу. Быстрее догнать ненавистных гяуров и отомстить – вот о чем думают молодые. И Махмуду месть слепит глаза, следы подкованных копыт все свежее, и с трудом ему удается сдержаться, чтоб не перейти с рыси на галоп. А мог бы и подумать, не мальчик давно. Солнце уже повернуло на закат, а преследуемых не видно и не слышно. Значит, они шли без остановок всю ночь. Зачем тогда жгли костры на стоянке?

Возле очередной переправы Рамзан не выдержал, остановился и внимательно рассмотрел следы. Давно надо было так сделать. У него не осталось сомнений: это только часть гяуров, старающихся сделать вид, что тут все. И это у них неплохо получается. По крайней мере, всех остальных им удалось одурачить. Рамзан долго, рысью, догонял отряд. Пришпоришь коней – а потом они совсем станут. А скакать еще долго, до самого вечера.

– Махмуд, тут не все, где-то они разделились, а мы не заметили. Разверни одну сотню – и мы найдем, куда они ушли.

– Зачем, Рамзан? Догоним этих – они нам сами скажут, где остальные. Искать не надо будет.

– На закат тучи идут. Скоро солнце закроют. Не догоним дотемна…

– На все воля Аллаха. Не догоним сегодня – догоним завтра.

Догнали они гяуров в полдень. Рамзан чуть не рассмеялся, глядя на вытянутые лица молодых воинов, рассматривающих пасущихся на лугу овец и коз. Осмотрев следы, он доложил Махмуду:

– Они разъехались по одному. С каждым по две заводные лошади. Уехали только что, как нас услышали.

– Разбиться по десяткам! Обыщите всю степь, но найдите этих трусливых собак!

* * *

Как только мы услышали гул от копыт – все вскочили на коней и рысью разъехались по полю. Лица моих товарищей были напряженными и сосредоточенными, а меня захватила какая-то бесшабашная веселость. Свобода! Эти двое суток бесконечного покачивания в седле в одном и том же темпе, скотина на налыгаче, орущая от боли и усталости, чувство ответственности за каждый оставленный след на переправе. Ведь от того, как ты пройдешь этот путь, зависит жизнь и свобода трехсот человек. И вот экзамен сдан, сессия позади, а впереди – каникулы!

Всерьез поверить в то, что в степи нас смогут отыскать, мне было трудно. При передвижении легкой рысью кони не оставляют следов на земле, а без следов как найти? Если погоня растянется цепью в десять, пусть пятнадцать километров, то координировать свои действия они уже не смогут. А мы за час движения растянемся уже на двадцать пять километров (теоретически), и это расстояние с каждым часом будет увеличиваться. Математика была категорически против того, чтобы нас обнаружили, а я, как человек светлого будущего, математике верил.

Поэтому запел легкомысленную, веселую песню, всплывшую в моем сознании, модифицировав ее к текущей обстановке:

А я в свои шестнадцать годков понюхал смерти и пороху,

Голову снимаю легко, как будто шляпку с подсолнуха…[36]

Только мне подумалось, что скромнее нужно автору быть, чай, не былинные герои мы с ним выходить в соотношении один к двенадцати, как чувство опасности заставило оглянуться и заметить на далеком холме фигуры всадников. Меня, как человека светлого будущего, потрясло несоответствие действительности и математического расчета. Не могли они меня выследить! Это противоречило любой теории вероятности и здравому смыслу, но факт был, как говорится, налицо. Еще не на лице, но к этому все шло. Единственное объяснение, которое мне пришло в голову, – накаркал! Оно было далеко от математики, но прекрасно описывало действительность. Все происходило в строгом соответствии со словами песни. Я вдруг почувствовал себя актером в пьесе, которую ставит неведомый режиссер. Оставалось продолжить песню и сравнивать развитие сюжета с действительностью: