С каждым днем ему все труднее было дышать и он все с меньшей охотой открывал глаза, чтобы видеть дневной свет, так что лекари начали всерьез опасаться за его жизнь.

А Кармезина только тем и занималась, что читала книги, наполняя свои мысли благочестивыми образами. Входя к ней в комнату, император то и дело заставал свою дочь плачущей, но, когда он спрашивал Кармезину о причине ее слез, та неизменно отвечала, что ее растрогало житие какой-нибудь святой девственной мученицы.

За Тирантом был такой хороший уход, что у принцессы не было оснований беспокоиться о его здоровье и уж тем более не находилось причин навещать его. Несколько раз, впрочем, она присылала служанку справиться о состоянии севастократора, но ответы получала неизменные: «Нога заживает, севастократор идет на поправку».

От таких-то дел принцесса стала чахнуть, и в конце концов одна служанка, не спросясь, привела к своей госпоже какую-то женщину, закутанную во все черное, так что только темные глаза блестели из-под капюшона да морщинистый подбородок выдавался вперед, как у ведьмы.

Принцесса отложила книгу, которую изучала весьма прилежно, и воззрилась на служанку с ее странной спутницей. Те низко поклонились, после чего служанка сказала:

— Вот это Рахиль, одна хорошая старая еврейка, которая, может быть, не верует в Господа Христа, зато знает все о мужчинах и женщинах и о том, как вернуть им радость жизни.

— Я не стану говорить с ведьмой! — воскликнула принцесса. — Убери ее отсюда, да поскорее, не то пожалеешь!

— Рахиль вовсе не ведьма, — возразила служанка, — она всего лишь старая женщина, которая слишком многое повидала и теперь знает…

— Вот это-то мне и не нравится, что она что-то там «знает»! — перебила принцесса. — Я уже сказала тебе, что не желаю иметь никаких дел ни с заклятьями, ни с ведунами, и если от Господа мне суждено умереть молодой, то я приму эту кончину со словами благодарности на устах. И если моя любовь убьет меня, стало быть, я не достойна была и малой толики счастья. Кто я такая, чтобы роптать на судьбу и требовать от Господа иной участи?

Она помолчала, рассматривая старуху, которая глядела на принцессу весело и в то же время с состраданием. Потом Кармезина сказала:

— А ты, Рахиль, и вправду много знаешь о мужчинах, женщинах и радости жизни?

— Да, — подтвердила старуха низким, почти мужским голосом. — Я знаю об этом все, потому что очень долго оставалась молодой и любила многих мужчин, а они любили меня, видит Бог, все они любили меня до беспамятства. И потому я могу дать тебе хороший совет.

— Какой?

— Я могу говорить с тобой совершенно свободно? — уточнила старуха. — И ты не сочтешь меня ведьмой?

— Но ведь ты же никакая не ведьма, — нерешительно ответила принцесса.

И она невольно посмотрела на дверь своей опочивальни, так что служанка сразу догадалась о том, что на уме у госпожи. Девушка присела в поклоне и сказала:

— Государь сейчас находится у императрицы. Они разговаривают о болезнях, которые мучают ее величество уже многие годы, так что если его величество захочет посетить свою дочь, то сможет сделать это нескоро.

— Ты предусмотрительна! — похвалила служанку Кармезина.

А старуха сказала:

— Ты боишься зайти к Тиранту, потому что тебя пугают его болезнь и то, каким он, быть может, теперь стал. И ты думаешь, что он умирает. Поэтому тебя страшат все разговоры о нем. Каждое утро ты просыпаешься и ждешь известия о его смерти.

— Да, — сказала Кармезина, видя, что отрицать что-либо бессмысленно.

— Спроси о нем у лекаря, — посоветовала старуха. — Подстереги этого лекаря в одном из темных дворцовых переходов, приставь нож к его горлу и задай ему все те вопросы, которые истерзали тебя. Потребуй правдивых ответов. Тебе станет легче. А потом твоя служанка снова призовет меня, ты расскажешь обо всем старой Рахили, а я уж придумаю, как помочь делу.

И с тем старуха ушла, оставив после себя слабый запах корицы.

* * *

Когда Диафеб подъезжал к Бельпучу, он увидел на поле под стенами города сотни убитых. Сражение произошло совсем недавно, потому ни турки, ни христиане не успели похоронить погибших. Подобраться ближе, чтобы посмотреть, насколько велики потери, Диафеб не мог — на стенах Бельпуча находились арбалетчики, готовые снять стрелой любого, кто приблизится на опасное расстояние. И герцогу Македонскому оставалось лишь застыть под своими штандартами и безмолвно созерцать поле боя.

Скорбь сжала его сердце, и он подумал: «Если бы здесь был Тирант, ничего бы этого не случилось».

Ипполит, очень бледный, приблизился к Диафебу и прошептал:

— Что здесь произошло?

— Нас разбили, ничего более, — резко ответил Диафеб.

— Но почему вы считаете, что это непременно было поражением?

— Будь это победой, Бельпуч был бы уже в наших руках.

Ипполит отвернулся и уставился на мертвецов. Солнечный свет перебирался с одного мертвого тела на другое, как бы ощупывая каждое и пытаясь отыскать хоть в каком-то огонек жизни, который можно было бы раздуть. Тщетно — все лежали неподвижно.

Все одежды были так густо залиты кровью и перепачканы глиной, что различить издалека христиан и турок казалось делом немыслимым. Диафеб поднял голову к небу и несколько мгновений смотрел в бездонную синюю глубину, а потом его внутренний взор как бы сам собою опрокинулся в бездны его сердца, и там, на самом дне, он отыскал искорку веры.

— Господи! — прошептал Диафеб. — Сколько же погибло наших?

Он не столько услышал, сколько почувствовал вздох Ипполита; повернувшись в ту сторону, куда смотрел его юный спутник, Диафеб увидел нечто странное: все тела, простертые на поле битвы, пришли в движение, как будто мертвецы ожили и захотели встать, чтобы рассказать о себе.

Но они лишь перевернулись и снова застыли, только одни теперь лежали на спине, а другие ничком. И по этой примете Диафеб понял, кто из погибших был одной с ним веры, — это были те, кто пожелал обратиться лицом вверх, чтобы герцог Македонский мог их узнать. И таковых оказалось большинство.

— У меня сейчас сердце лопнет, — сказал, заикаясь, Диафеб, — едемте скорей! Мы должны узнать в лагере, что случилось.

Вновь прибывших встретил герцог де Пера, который в отсутствие севастократора командовал войсками. Теперь ему предстояло разделить эту ответственность с герцогом Македонским. Оба герцога обнялись, выражая радость от встречи, а затем Диафеб обратился к герцогу де Пера:

— Под стенами города мы видели множество погибших христиан. Расскажите, как это произошло!

Герцог де Пера помрачнел:

— Это вышло по случайности.

— Хороша случайность! — нахмурился Диафеб. — Мы насчитали больше ста мертвых тел.

Ему показалось, что герцог де Пера слишком легкомысленно относится к беде.