Он уже смирился с мечтой о двух дочерях и теперь радовалсятому, что останется хотя бы одна. Все равно какая.

Ему-то все равно! Для него они на одно лицо, на один голос.А ведь это не так!

– Которую?.. – нарочито медленно протянула Ирина, как бытеряясь в раздумьях.

Взор ее обратился на запертую дверь, за которой спалаЛидочка, – и снова болезненный комок закупорил горло Ани. Потом Ирка медленноперевела глаза на личико спящей Сони – и Аня смогла сделать один крошечныйвдох. Тут Ирка взглянула на нее:

– Которую? Ну уж пускай сама Анна Васильевна выберет.

Дима, словно не веря, уставился на Ирину, потом на жену.Худое, некрасивое лицо его напряглось:

– Анечка, решай скорей!

А она ни рукой, ни ногой не могла шевельнуть – такоенавалилось счастье, такое облегчение. И все еще не могла поверить в этотподарок судьбы.

– О господи, Аня! Думай скорее! – Не выдержав, Дима шагнул кИрке, протянул руки. – Давай сюда Сонечку. Давай!

Что? Какую еще Сонечку? Да он что, совсем спятил, этотдурацкий Тушканчик?!

– Подожди! – хрипло выкрикнула Аня. – Не трогай ее!

Дима застыл с протянутыми руками, беспомощно глядя то наспящее Сонечкино личико, то на белоснежную грудь, мерно колыхавшуюся возлемладенческой щеки. Но Сейчас Ане совершенно безразлично, куда он смотрит, дапусть хоть и не только смотрит! Она ринулась в комнату, словно хотела еще разубедиться, что Лидочка там.

Конечно, там, никуда не делась. Куда ей деваться? Ходить-тоеще не научилась. Но когда-нибудь научится – под Аниным присмотром. И словосвое первое скажет Ане. И мамой станет называть ее – только ее! Не Ирку, нет!

Чмокнув воздух над чистым детским лобиком, Аня выскочилаобратно в комнату.

– Я решила! Оставлю Лидочку!

– А-аня-а… – Димин молящий голос она предпочла не услышать.

– Лидочку?

Ирка смотрела ничего не выражающим взглядом, и Аня вдругпоняла, что та тоже устала, смертельно устала, еле держится. Сегодняшнийвечерок попил и из нее кровушки, немало попил! Так ей и надо. Сама все затеяла!

– Лидочку? Это которая в той комнате спит? А у меня которая– это, значит, Сонечка? Соня Богданова…

– Как Богданова?! Ты же говорила, не будешь менять метрику?– в отчаянии возопил Дима. Господи, как любят некоторые мужики цепляться заобломки, осколки, обрывки – это просто поразительно!

– Как сказала, так и сделаю, – устало успокоила Ирка. – Подокументам она останется Литвинова. Но называть ее буду Богдановой, конечно, ато я сама запутаюсь. А когда подрастет, все ей объясню. Может, и выкогда-нибудь объясните все Лидочке…

– Никогда! – пылко воскликнула Аня. – Только через мой труп!

Дима убито молчал.

– Воля ваша, – подавила зевок Ирина. – Ну, нам с Сонечкойпора на вокзал. К московскому поезду. А то как бы не опоздать, жалко, еслибилет пропадет. Да и бабушке я уже позвонила, чтоб завтра утром встречала нас сдочкой. Так что до свиданья. Не поминайте лихом.

– Нет… – глупо, бессмысленно, невпопад отозвался Дима, а Анядобавила шепотом:

– Прощай. Надеюсь, что никогда тебя не увижу!

– Это уж как бог даст, – рассудительно сказала Ирина,придерживая девочку одной рукой, а другой заталкивая таки под пальто своинесусветные груди. – Ах, боже мой! Деньги-то мы забыли! Восемьсот пятьдесят,значит, и еще сто пятьдесят за первый месяц. Всего, значит, тысяча.

Аня, не говоря ни слова, опять метнулась в детскую, открылачемодан, на дне которого под бельем припрятан заветный сверточек. Какоесчастье, что у нее не нашлось времени отнести деньги в сберкассу! Вот был быкошмар, если бы пришлось ждать до завтра, чтобы снять деньги со счета! Ещенеизвестно, сколько бы раз переменила Ирка свое решение за это время. И ещенеизвестно, сколько запросила бы отступного…

– Вот, возьми. И уходи, уходи скорее!

– Ухожу, ухожу! – покладисто кивнула Ирина, пряча деньги залифчик – куда же еще! – Но что ж мне, люди добрые, так девочку и нести в однойпеленке? Дайте хоть одеялко.

Господи, это никогда не кончится! Но делать нечего – Сонькузапеленали в ярко-розовое одеяло, даже с кружевным уголком, и еще пеленку Анядала на дорогу, два подгузника, распашонку, клееночку не пожалела. И все! Идовольно!

Ирка удовлетворенно кивнула:

– Хорошо. Ну, я пошла. Как обживусь у бабки, напишу вамадрес, куда деньги слать, телефон напишу. Вдруг да захотите на Лидочкину сестричкупоглядеть!

«Никогда в жизни!» – чуть не крикнула Аня, но каким-то чудомсдержала себя. Ее колотило так, что изо рта вылетела бы неразборчиваябелиберда, а не слова.

Ирка пошла к двери. Дима за ней. Дверь хлопнула. Димавернулся, сел на тот же стул, где сидела Ирина, поставил ноги на ту жескамеечку, облокотился на руки…

Аня выскочила на балкон.

Вот из подъезда вышла Ирина. Перехватила поудобнее тяжелыйатласный сверток, медленно зашагала со двора.

«Скатертью дорожка! Вовек бы их обеих не видеть. Нет,взглянуть еще раз, последний… самый последний!»

Аня свесилась с перил. Боже мой, что она натворила! Чтонатворила?! Зачем отдала Сонечку?

Был такой миг… словно сердце разорвалось. Правда – разорвалосьна две части. Аня согнулась – и села на холодный бетонный пол балкона,уткнувшись лицом в колени.

«Не плачь! Не плачь! Все правильно! Сонька нам не нужна, мнеи правда с двумя не справиться. Я с самого начала не хотела Соньку, – твердилаона мысленно, глуша слезы, изо всех сил пробуждая и лелея к себе ненависть кбезвинной крохе, которую оторвали от нее, унесли, навеки отняли. – Так лучше.Так во сто раз лучше! Сонька – это истинная Иркина дочь. Она унаследует все еедурные качества. Уже унаследовала! А Лидочка – она другая. Она моя. Я глаз снее не спущу. И вытравлю в ней всякое сходство с Ириной. Каленым железом выжгу.Я сделаю из нее свою дочь! Она теперь только моя! Только моя! Она будет похожана меня и больше ни на кого!»

Ее муж – все-таки биолог! – мог бы прочесть ей небольшуюлекцию о приоритетах врожденных и благоприобретенных свойств в человеческойнатуре, однако Тушканчик Дима был последним человеком, у кого Аня сейчас сталабы спрашивать совета.

* * *