Едва карета подъехала к главному входу дворца, Генриетта увидела Людовика. Король поспешил к ней, проталкиваясь сквозь толпу встречающих. Его лицо сияло от радости. Распахнув дверцу, Людовик подал Генриетте руку, помогая сойти. Последнее было весьма кстати, иначе она бы просто упала в его объятия.

– Благодарю вас, ваше величество, – сказала Генриетта. – Не часто увидишь, чтобы правители исполняли обязанности слуг.

– Мы все – слуги Франции, – ответил король. – Надеюсь, с этим ты не будешь спорить?

Карету разгружали, а Людовик уже вел Генриетту внутрь.

– И как тебе было в Англии? – спросил он, ткнувшись носом в ее плечо.

– Холодно.

– Сам я ни разу не был в Англии, но мне рассказывали, что там постоянно идут дожди, а англичане без конца извиняются.

– Простите, ваше величество, что осмеливаюсь возражать, но подобные утверждения – не более чем миф.

Людовик засмеялся и увел ее с залитого холодным солнцем двора внутрь.

Генриетта переоделась, слегка перекусила и даже попыталась отдохнуть. Но король и министры уже ждали ее, сгорая от нетерпения выслушать краткий отчет о переговорах с Карлом. Как ни хотелось ей самой укрыться с головой и спать, обязанности, которые она на себя приняла, требовали завершения. Она не могла, не имела права обидеть своего короля. Софи красиво причесала свою госпожу, и Генриетта отправилась в кабинет короля.

Встав возле главного стола, Людовик зачитал привезенный Генриеттой договор:

– «Двое королей намерены объявить войну Республике Соединенных Провинций Нидерландов. Король Франции вторгнется на голландскую территорию с суши, располагая, помимо своей армии, шестью тысячами английских солдат. Король Англии отправит к неприятельским берегам пятьдесят военных кораблей, король Франции – тридцать. Его английское величество будет вполне удовлетворен получить в результате войны остров Вальхерен, устье Шельды и остров Кадзанд, а также свою долю в завоеванных провинциях. Король Англии не будет чинить препятствия свободному исповеданию католической веры. По условиям настоящего договора его английскому величеству в течение полугода будет выплачено два миллиона крон».

Людовик поднял глаза:

– Мы были готовы увеличить сумму до трех миллионов.

– Зато я не была готова, – возразила Генриетта.

Министры улыбались и кивали.

– Достигнутое ее высочеством необходимо отметить веселым праздником, – сказал Людовик, откладывая подписанный договор.

Генриетта вяло кивнула и встала. Ноги отказывались ее держать; чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за край стола. Улыбка Людовика мгновенно погасла.

– Бонтан, немедленно пошлите за моим придворным врачом, – распорядился он. – Ее высочеству срочно нужна помощь.

Софи поспешила к матери. Ее распирало от радости, которой она хотела поделиться с Беатрисой.

– Мама! Ты представляешь? Ее высочество обещала познакомить меня с герцогом де Керси. Она говорит, что он может составить мне хорошую партию. Я – герцогиня! Как тебе?

Беатриса стояла возле раскрытого шкафа и рылась в своих платьях. Она не бросилась навстречу дочери, а лишь обернулась через плечо. Лицо Беатрисы было напряженным. Она даже не улыбнулась.

– Я думала, ты любишь того строителя, – холодно ответила Беатриса, вернувшись к поискам.

– Ты же велела мне его забыть.

Беатриса ощупывала подолы платьев, как будто там могло что-то находиться.

– Мама, ты что-то ищешь?

– Брошь потеряла.

Софи коснулась материнского плеча:

– Мама, у тебя что-то случилось?

– Ровным счетом ничего.

– Как дела с нашими бумагами?

Беатриса оттолкнула Софи и бросилась к сундукам у стены. Открыв крышку первого, она продолжила поиски там.

– Уверена, вскоре все разрешится наилучшим образом, – сказала она дочери.

– Если я выйду замуж за герцога, нам уже будет нечего опасаться. Ты согласна?

– Да.

Софи с легким ошеломлением смотрела, как мать выбрасывает из сундука нижнее белье, чулки и подвязки.

– Мама, а помнишь, когда я уезжала, ты пожелала мне весело провести время в Англии. Откуда ты узнала, что мы едем в Англию?

– Из сплетен придворных.

– Мама, я же чувствую: ты что-то от меня скрываешь.

Беатриса повернулась к Софи. Девушка даже отпрянула – настолько жестким и пугающим был взгляд материнских глаз.

– Если я что-то от тебя скрываю, у меня на то есть веские причины.

Филипп не желал браться за составление правил дворцового этикета, и потому Шевалье пришлось взяться за работу самому. Внушительный свод правил вручили Бонтану, напомнив, что король приказал довести эти правила до всех придворных и знати, находящейся во дворце, и что никакие возражения не принимаются. Чувствовалось, Бонтан не горел желанием взваливать на свои плечи выполнение королевской затеи. Однако Шевалье хорошо знал особенность первого камердинера: будучи верным псом Людовика, Бонтан не посмеет ослушаться.

Меж тем самому Шевалье создание правил очень понравилось. Это давало ему хоть и косвенную, но власть над людьми.

Вернувшись в апартаменты Филиппа, они решили перекусить. Шевалье уселся за стол, взял салфетку и воскликнул:

– Салфетка!

Филипп, который думал о чем-то своем, лишь пожал плечами:

– Ты что, впервые видишь салфетку?

Шевалье церемонно развернул салфетку, поместив себе на колени.

– Вчера, во время обеда, я заметил, что граф Эвремон изволил чистить салфеткой зубы, выковыривая остатки застрявшей пищи. Нужно обязательно дополнить правила разделом о надлежащем использовании салфеток.

Филипп подошел к окну и встал со скрещенными руками. Шевалье очень хорошо знал этот взгляд.

– Пусть она твоя жена, – сказал Шевалье. – Пусть она хорошая женщина. Но хорошей женой ее не назовешь.

– А я что, хороший муж?

Шевалье бросил салфетку обратно на стол.

– Ты позволяешь ей разрушать твой разум. Я же вижу, что ты страдаешь. Ну, вернулась она из Англии. Умоляю тебя, не ходи к ней. Если пойдешь, твой кошмар повторится.

Филипп с размаху ударил кулаком по подоконнику и выбежал в коридор.

Генриетта сидела за столом во внешних покоях. Ее голова сама собой клонилась вниз. Клодина в облике «доктора Паскаля», куда входили и приклеенные усы, давала распоряжения Софи:

– Вашей госпоже целую неделю не давать никакой пищи, кроме бульона со щавелем и розмарином.

– Конечно, доктор, – отвечала Софи.