С Айседорой Дункан Есенин теперь поддерживал только письменную связь. В одном из писем сообщил, что не смог поехать вслед за нею, потому что «был занят»: «Приеду в Ялту. Люблю тебя бесконечно. Твой Сергей. Ирме привет. Изадорра!!!». Она отменила запланированные гастроли, изменила свой маршрут и приехала в Ялту. Но там вместо Есенина ее ожидало послание от Гали Бениславской: «Писем и телеграмм Есенину больше не шлите. Он со мной, и к вам не вернется никогда». Дункан была удивлена и обеспокоена сообщением. В письме к Есенину она пишет: «Кто такая Бениславская, видимо, горничная? Почему не писать писем? Разве адрес изменился? Прошу объяснить. Очень люблю, Айседора». Ответа на это письмо она не дождалась и выехала в Москву.

Есенин продолжал хлопотать об издании своих стихов. Его часто видели в Госиздате, куда он приходил за гонораром. Осенью 1923 года познакомился с Александом Константиновичем Воронским, главным редактором журналов «Красная Новь» и «Прожектор», которому передал рукописи своих стихов. Об этом знакомстве Воронский писал: «В комнату редакции "Красная Новь" вошел стройный, немного выше среднего роста человек лет 26–27. На нем был серый тонкого английского сукна костюм, сидевший удивительно приятно. Перекинув через руку пальто с блестящей подкладкой, огляделся, поставил в угол палку со слоновым набалдашником и, стягивая перчатки, сказал приглушенно: "Сергей Есенин, пришел познакомиться"». Вскоре Воронский на страницах вышеуказанных журналов стал публиковать его стихи. 2 октября 1923 года Есенин обнаружил в кармане пиджака женские перчатки, сохранившие тонкий аромат духов Айседоры. И он пишет кому-то из друзей: «Некоторые гадают по рукам, а я гадаю по перчаткам. Мне завтра будет 28 лет, ей было около 45. За белые пряди, спадающие с ее лба, я не взял бы золота волос самой красивой девушки. Я люблю ту, чьи перчатки держу в своих руках». Вскоре он написал посвященные ей стихи:

Есенин покинул ее ради свободы творчества. Для создания поэтических образов знакомился с красивыми женщинами и девушками, после чего в печати сразу же появлялись его стихи.

Есенин пригласил в Москву своего друга Николая Клюева. И теперь они ютились вчетвером (сестра Сергея — Катя, Клюев и Есенин) в небольшой комнатке Бениславской в Брюсовом переулке. Вместе с Клюевым Есенин выступал в клубах Москвы, на вечерах у частных лиц с чтением своих стихов. В октябре три поэта — Есенин, Клюев и Ганин — устроили вечер «русского стиха» на Пречистенке. Прошел с большим успехом. Нередкими стали пирушки с друзьями у Бениславской, хоть Катя и Галя старались ограждать его от таких встреч. Клюев, как человек набожный и трезвый, в них участия не принимал и не поощрял попоек. 2 ноября 1923 года он пишет своему другу, педагогу Архипову Николаю Ильичу: «Я живу в непробудном кабаке. Пьяная есенинская свалка длится днями и ночами. Вино льется рекой, и люди кругом бескрестные, злые. Не знаю, когда вырвусь из этого темного нужника с грудой винных бутылок, с духом вертепным, без духа женского». В ноябре Клюев уехал из Москвы. Вскоре после его отъезда у Есенина была встреча за кружкой пива в одном кафе с друзьями Орешиным, Ганиным и Клычковым. Есенин делился впечатлениями от поездки за рубеж. Рассказал, что в США узнал, что такое американская «Биржа»: «в огромном зале беспрерывным потоком двигалась масса людей, которые тут же совершали торговые сделки, при этом каждый старался извлечь выгоду для себя».

Затем друзья стали обсуждать возможность создания нового журнала. Вели себя раскованно, были шумливы. Сидевший за соседним столиком посетитель Марк Редькин был возмущен, сделал им замечание в резкой форме. Молодые люди обиделись. «Дай ему пивом в ухо», — сказал Есенин одному из своих друзей. Посетитель заявил на них в милицию о том, что они вели себя несдержанно, «по-хулигански», и что слышал от них антисемитские высказывания. В то время это расценивалось как «разжигание национальной розни», за что грозил длительный тюремный срок, а в первые годы советской власти даже смертная казнь. 13 декабря 1923 года состоялся товарищеский суд в Доме печати. Поведение поэтов расценили как антиобщественное. На суде друзья категорически отвергли обвинение в антисемитизме. Это не смогли подтвердить и свидетели. Суд вынес решение: «Объявить поэтам общественное порицание. Учитывая, что они в тяжелый период революции стали в советские ряды, им нужно дать возможность продолжать литературную работу». Это был первый серьезный инцидент после возвращения Есенина на Родину.

Айседора Дункан тем временем с августа 1923 года находилась в гастрольной поездке по России. Была на Урале, затем в Средней Азии. Но там ее выступления мало интересовали местное население, и она, оставшись без денег, бедствовала. После отчаянных писем к Ирме Дункан с трудом добралась до Москвы. 28 сентября 1924 года благодаря содействию жены М. И. Калинина — Лорберг Екатерины Ивановны — она дала последнее представление в Большом театре со своими учениками. На другой день знаменитая танцовщица покинула Россию, но не покинула сцену. По возвращении в Европу она продолжала с триумфом выступать в городах Франции и Италии.

Есенин, приведя в порядок с помощью Гали Бениславской и сестры Кати свои издательские дела и побывав на Кавказе, стал готовиться к поездке на родину.

Весной 1924 года Есенин после долгого перерыва приехал на родину, в село Константиново, о чем написал в одном из своих стихотворений:

Он был поражен переменами, которые произошли в селе за время его отсутствия. Он не нашел там своего «дома с голубыми ставнями» и красивыми наличниками. На его месте был лишь пепел от пожарища. Вскоре после его отъезда за границу в один из очень жарких летних дней, 22 августа 1922 года, в селе раздался тревожный звон церковного колокола, возвестивший жителям о несчастье. От непогашенного окурка начался пожар. В этот день больше половины жителей села были в поле на уборке урожая. Сильный ветер разнес пламя по всему селу. Выгорело 200 домов. Люди лишились почти полностью своего имущества, приобретенного нелегким трудом. Дом Есениных тоже сгорел дотла. Из горящего дома удалось вынести лишь кровать, стол, шкаф, три стула, настольную лампу и рукописи поэта, за что он был благодарен своим родным, ведь это был его труд, его детище, которым он дорожил. Родители и 13-летняя сестренка Шура встретили его со слезами. Они теперь ютились в маленькой избушке, сколоченной наскоро в глубине двора. От пожара пострадал сад. Уцелели несколько вишневых деревьев, одна яблоня и клен. Свое впечатление от этого бедствия поэт описал в стихах:

(«Возвращение на родину»)