Так казалось поначалу. Теперь же мы все озадачены тем, что где-то в недрах организации сидит крот и сливает информацию третьей стороне, идентифицировать которую пока не удаётся. Не исключено, что она в чём-то подобна Комитету. Со своей спецификой, конечно, но всё-таки похожа.

В общем, уровень секретности такой, что если ты начнёшь болтать, тебе никто не поверит. Тебя сделают сумасшедшим. Твоя жизнь изменится так, что родственники и знакомые отвернуться от тебя, считая, что ты сам покатился по наклонной. А потом ты однажды просто уснёшь с непотушенной сигаретой.

Всё на доверии, короче.

И ты вязнешь в этом всём, как муха, зацепившаяся за паутину. Чем больше ты дёргаешься — то есть узнаёшь информации — тем больше увязаешь. Походу, обратного пути уже не было.

Да, Даня, сейчас здесь поздний летний вечер, стрелки часов, должно быть, указывают на восемь вечера или около того. Но оно и не удивительно. В Долине мёртвых, мне в какой-то момент вообще показалось, что я потерял счёт времени, а фокусы, которые вытворяла с моим сознанием и вообще с нами Царица — похоже, прозвище закрепилось за бывшей узницей саркофага — могли ещё как-то повлиять на нас. Вот вообще ни разу не удивлюсь, если завтра нам объявят, что с момента нашего ухода прошло десять лет. Или вообще сто! Хотя нет, точно не сто, вон у них «калаши» в руках, за сто лет придумали что-нибудь новое.

Вокруг стоят вагончики и палатки, накрытые маскировочной сеткой, вышки с прожекторами, свет которых слепил глаза, и территория, огороженная колючей проволокой. Видимо, здесь как раз та самая стационарная точка перехода, которую можно контролировать, не прибегая к услугам таких людей, как Афанасий.

Вот думаю, если бы вы хотели, то могли ведь просто залить бетоном это место и в ус не дуть. Прохода нет, и всё тут. Илия чего-то не понимаю? Или они по какой-то причине не хотят так делать?

За «колючкой» возвышались свои, такие родные сосны, и в воздухе к запаху таёжной хвои примешивались ароматы бензина и солярки. Куда же без них. Ну, понятно, вон стоят грузовики и джипы, а там я вижу ещё БМП.

И запах железной дороги, не сильный, но ветер его доносит. Значит, рядом есть, как минимум, узкоколейка.

Хотелось лежать в сухой траве, и пусть по тебе ползают муравьи и прочие букашки. Пусть жалят, пусть заползают в нос и в уши. Двигаться не хотелось совсем. Странно, вроде бывал в переделках и покруче, что касается перестрелок и вообще, а тут такая усталость навалилась, что давит на тебя тонной свинца. И, признаюсь, потряхивает. Скорее всего, потом это пройдёт, вон народ вроде ничего так себя ощущает, но пока потряхивает.

Как там говорил Данила — резкая смена парадигмы? Не она ли сейчас со мной и происходит. Или это всё из-за изменения гравитации, о которой мне вещал Слава? После степи я действительно ощущал себя тяжелее обычного.

Но разлёживаться нам не дали. Для начала потребовали от каждого назвать имя, фамилию, отчество, дату рождения, номер части или место службы и миссию, в которой мы участвовали. Люди в костюмах биологической защиты обыскали нас, над головой я услышал знакомый треск дозиметра.

Отконвоировали с большую брезентовую палатку, в которой был устроен своеобразный шлюз, и заставили полностью раздеться, сложив одежду и оружие в специальные пластиковые ящики. Подозреваю, шмотки сожгут, чтобы не заморачиваться. С другой стороны, кто их знает, может, обработают так, что ни один микроб не выживет.

Попутно нас снова всех обследовали дозиметром, который, как мне показалось, трещал чуть сильнее, чем должен был бы. Если бы ещё знать, как должно быть, учитывая, что нам ничего не говорили, кроме коротких указаний. Зато попробовал успокоить Толик:

— Не успели набрать критическую дозу. Жить будем.

— Полноценной жизнью-то?

— И детей сможешь настругать, не боись.

Брезентовая палатка оказалась помывочной, вернее, дезинфекционной, в которой нас заставили мыться. Мы стояли под душем из какого-то остро пахнущего медициной раствора, не только падающего на нас сверху по подведённым трубам. Пара человек в защитных костюмах и шлангами в руках омывали нас тугой струёй, которая забиралась в такие места, что сразу вспомнились слова полковника, о том, что нас будут драить как проститутку перед свадьбой.

Хорошо, хоть не обрили. Хотя могли бы. И фиг бы ты, что с этим сделал. Ткнули бы автоматом в брюхо и вперёд с песней! Или могли бы пустить газ по тем же трубам, усыпить и сделать всё что нужно, провести манипуляции с нашими бездвижными телами. Но то, что с нами так не поступили, давало некоторую надежду на то, что нас не считают источником чрезмерной биологической опасности.

Но я был рад и такой возможности помыться. Очень хотелось смыть с себя не только афганскую пыль, и степную пыльцу чужого мира. Очень хотелось избавиться от следов пребывания в Долине смерти, в её мёртвом городе, где кроме пыли и непонятно как существовавших между жизнью и смертью манекенов ничего не было. Только пыль, тлен и мертвецы. Много мертвецов. Я столько сразу никогда не видел. Даже в кинохронике по Второй мировой войне, со всеми её массовыми убийствами в лагерях. Мертвецы, мертвецы, мертвецы. Кругом одни трупы.

И которых, наверняка, становилось с каждым новым посещением этого места всё больше и больше. Город забирал свою дань. Царица требовала очередное сердце. Иначе она просто не могла. Или не хотела, не важно.

Интересно как она там? Скончалась от полученных ранений, или мы лишь нанесли ей временный ущерб? Любой другой бы сразу коньки отбросил от такого переизбытка тяжёлых металлов в своём теле. Утопить её не получилось. Заморить голодом в саркофаге тоже. Может, нам всё-таки повезло?

Вода с дезраствором стекала по волосам, по лицу, по телу и утекала в сливное отверстие на пластиковом полу. Белая пена исчезает в стоке, а перед глазами стояли Дима, Санёк, Данила, студент… И та, что восстала из мертвецов, или вообще не умирала, если судить по царапинам на саркофаге и внутри него. Так, которая за каким-то чёртом пыталась попасть в мой родной мир, при этом заставив меня съесть свои красные ягоды.

А ведь она красива, подумал я. Как ни