– И? – Я даже черновик видел, не весь, конечно, а что касается службы в корпусе. Там уже официально утверждены фундаментальные изменения. Такие, как сословное уложение, присвоение следующего чина, порядок сдачи экзамена на офицерский патент, правда, всё это было прописано для пеших команд. В остальном изменений не было, но и этот «социальный лифт» для многих был «манной небесной». – Собираешься сыграть на якобы отмене?

– Да, хотя страшно.

Она поняла, что её идея не только не встретила понимания, но и не на шутку рассердила собеседника.

– Это хорошо, что страшно, значит, понимаешь, во что это может вылиться. – Отмена поправок вполне способна привести к взрыву, вот только дева эта ни черта не понимает. Я задумчиво посмотрел на княжну, прикидывая, стоит или нет затевать этот разговор. – Плохо другое. – Стараясь удержать себя в рамках, тихо, не повышая голоса, я начал объяснять ей прописные истины. – Ты о «золотых», в кавычках, грамотах о воле крестьянской слышала? – Увидев несмелый кивок, означавший, мол, краем уха, продолжил: – Дед рассказывал, во что это выливалось? Очень хорошо. Причём, учти, всё это сглаженный вид, вроде сказок братьев Гримм. Что в реальности происходило, сама можешь представить. И вот теперь ты решила раскачать и без того едва держащуюся на плаву лодку.

– Ой, мамочки. – Прикрыв рот ладошками, она, как загнанный зверёк, смотрела на меня. Куда девалась уверенная в себе «принцесса»? Передо мной сейчас сидела испуганная девочка, не знающая, что ей ждать от жизни дальше.

– Надеюсь, ты ничего не успела натворить?

Отчаянно замотав головой, она с надеждой посмотрела на меня.

– Давай попробуем по-моему. Маш, скажи, как далеко простирается твой цинизм?

– Хм, – задумалась она, явно стараясь понять, о чём спрашивает Дроздов. – Не совсем поняла сути вопроса, – честно призналась она и, зная о нём из рассказов деда, приготовилась к весьма специфическому предложению.

– У тебя есть знакомые, слабые на передок? – Да, это грязно, мерзко и очень нехорошо вовлекать девочку в такую игру. Но по-иному сохранить её и мои капиталы не получится.

– Есть, – твёрдо ответила она. – Если для этого надо сделать такую гнусность… что же судить о морали? Дед говорил, что у англичан есть хорошая поговорка: «Если джентльмен не может выиграть, то он меняет правила».

– Именно так, – согласился я. – И рад, что ты это понимаешь. Запоминай…

Довольный жизнью Афиноген Степанович Загорулько с вальяжностью, присущей особе, приближенной к сильным мира сего, небрежно кивнул «ваньке». Тот мигом подкатил к нему и, слетев вниз, угодливо помог сесть в коляску.

– К «Медведю» давай, – приказал Загорулько.

– Сей секунд, барин. Н-но, залётная! – Стегнув вожжами кобылу, кучер вдруг обернулся. – Сидеть, гнида.

Афиноген от неожиданности икнул.

– Не дёргайся, курва! – с сильным польским акцентом прошипел ловко запрыгнувший господин, улыбающийся, словно увидел своего хорошего знакомого, но его глаза смотрели на Загорулько как на пустое место.

– Э-э-э, – испуганно проблеял Афиноген, ощутив лёгкое покалывание чем-то острым и холодным. «Бандиты, – пронеслось у него в голове. – Господи, спаси и сохрани, я…»

– Пану стоит помолчать и сидеть тихо. – Шипящие нотки поляка прервали страстную молитву и отнюдь не добавили его жертве спокойствия. – Вот так, правильно, зачем пану умирать?

– А вы меня отпустите? – уцепился за услышанное Загорулько.

– Как пан вести себя будет, – улыбнулся лях, и от этого стало ещё страшней…

– Итак, если вкратце, план захвата фабрики спланирован лично Ложкой. О нём, естественно, осведомлены те, кто надо, но в случае конфликта предпочтут сделать вид, что совершенно о нём не знали, – закончил рапорт стоящий навытяжку поручик в мундире пеших команд.

– Очень интересно. – Мне до сих пор не верилось в столь наглую попытку «рейдерства». – Ольгерд Казимирович, вам не показалось странным всё это предприятие? Даже авантюрой сей бред назвать нельзя.

– Господин полковник, после получения сведений их немедленно перепроверили.

– Хорошо, можете быть свободны. – Когда за ним закрылась дверь, я нажал кнопку звонка. – Дмитрий Александрович, установите наблюдение за Ложкой и помните, что можете столкнуться с «москвичами».

– Слушаюсь.

Как там, у Дюма интрига завязывается, а у нас шиза развязывается. В то, что Ольгерд не смог расколоть этого автогена, я не верил. Вот в измену… А чему удивляться? Предают всегда свои: вот и этот лях, как его ни корми, смотрит на призрак Речи Посполитой. Только тут один нюанс. У него польские социалисты, а вернее, маскирующиеся под них (не слишком умело) националисты убили всю семью. Кинули в коляску бомбу… отец, мать, сестра… После этого он и перешёл в корпус, но не в обычное в таком случае охранное отделение. Он попросился именно в пешие команды. В Привисленском крае он знатно отметился, оставляя после себя исключительно трупы. В ответ на него не единожды покушались, но безуспешно. В конце концов его рано или поздно достали бы, но тут на его имя последовал вызов из самого Петербурга. Перекрестившись, местное начальство с удовольствием сплавило столь отмороженного кадра подальше от себя. Пусть, как говорится, у чужих голова болит.

Чем, спросите, меня заинтересовал обычный офицер пеших команд? Ответ очень прост. Он был православный. Да-да, именно так, в католическом Привисленском крае исповедовал православный канон шляхтич. К тому же отлично понимал и знал всю историю местных традиций и обычаев.

Я вздохнул и подал условный сигнал для встречи с доверенным человеком императрицы…

– …Итак… – Потянувшись всем телом, Ольга посмотрела на меня с лёгким недоумением. Когда я впервые её увидел, то не мог не поаплодировать выбору императрицы. Хорошенькая блондинка, миниатюрная, с большими голубыми глазами, в которых, казалось, навсегда поселилась детская непосредственность. О таких говорят: «Маленькая собачка до смерти щенок». Встречи свои мы легендировали как любовники, подозреваю, у Алексис она занимала должность фон Веддинга-старшего, ибо была столь умна, что её принимали за недалёкую простушку, у которой только удовольствия на уме. – Признаться, Серж, вы меня заинтриговали.

– Не спорю. – Я одобрительно окинул взглядом обнажённое женское тело. – Оленька, ты, как всегда, неотразима, но сейчас, увы, предстоит скучная проза жизни. Прочти, – протянул я ей тонкую канцелярскую папку.

Женщина углубилась в чтение, не обращая внимания на свою наготу. И время от времени отпускала весьма специфические словечки. Закурив, я ждал, пока она не ознакомится с материалами, собранными специально для неё.

– Что я могу сказать? – Увидев сейчас лицо ветреницы и легкомысленной фрейлины императрицы, большинство её знакомых испугались бы произошедшей метаморфозе.

От хохотушки и недалёкой прелестницы не осталось и следа. – Хочешь получить индульгенцию? Сам резать этих дебилов пока не спешишь?