Она покачала головой:

— Годы, я думаю.

— Как и я. Твоему слову можно верить?

— Добровольно данному тебе? Да.

— Тогда дай мне слово, что ты сделаешь все так, как я тебе прикажу.

Она тряхнула головой еще энергичнее, так что цепь звякнула и задребезжала:

— Моя клятва ничего не будет стоить, пока я буду носить эту штуку. Убери ее, и моя клятва свяжет меня.

Я достал ключ, но Вечерня поймала меня за руку.

— Ты удивился, поняв, что я не хочу знать, почему ты... ты... — начала инхума.

Возможно, ее эмоции были притворными, хотя я в этом сомневаюсь.

— Я не была свободна. Ты запер эту штуку у меня на шее. Забери.

Жестом приказав Вечерне оставаться на месте, я это сделал.

— Я буду повиноваться тебе во всем, Раджан, — заявила инхума. Она потерла шею, словно цепь натерла ее, и я смог увидеть почти незаметные чешуйки там, где должны были быть поры. Я взглянул на окно и увидел, что оно уже не черное, а серое.

— Ты даешь мне в этом слово? — сказал я.

— Да. — Даже зная, что ее пустые нефритовые глаза и впалые щеки были более чем наполовину иллюзией, я пожалел лицо, которое увидел. — Даю тебе слово, если только ты не прикажешь мне вернуться в то место живой смерти.

— Не прикажу. И когда ты выполнишь задание, которое я тебе дам, отпущу на волю.

Вечерня издала легкий звук неудовольствия.

— Мне это тоже не нравится, — сказал я, — но что еще я могу сделать? Убить ее после того, как она сразится за нас?

Инхума, не вставая, поклонилась мне, что могло быть — или не быть — издевкой.

Я подумал, что лучше подождать возвращения Мехмана, и сказал:

— Мне только что пришло в голову, что вы, инхуми, похожи на вид ящериц, которых я заметил в своем саду. Такая ящерица может менять цвет и, если она не двигается, из-за размера и формы ее легко принять за кусок коричневой коры, зеленый лист или даже телесного цвета лепесток розы. Хотя я признаю, что вы, инхуми, гораздо более совершенная форма жизни, мне кажется, что принцип примерно тот же.

Я ожидал, что она скажет, что мы трое — просто большие обезьяны без хвостов (так сказал бы Крайт), что было бы по меньшей мере справедливо, но она только кивнула:

— Ты прав, Раджан.

— Пехла показала мне одну из них, — сказала Вечерня. — Они ловят насекомых своими языками.

Инхума кивнула, как и прежде:

— Мы делаем то же самое, рани. Вы не спросили моего имени и не назвали свои.

Вечерня представилась. Я объяснил ей, что не спрашивал об имени инхумы, потому что знал, что любое имя, которое она нам назовет, будет ложным, на что инхума сказала:

— Значит, мое имя в вашем городе будет Ложь. Такое слово вы используете?

В этот момент вошел Мехман с моей водой, мылом и полотенцем:

— У меня нет подноса, Раджан. Мне стыдно.

— Мне стыдно, а не тебе, — сказал я ему. — Мне следовало бы платить тебе больше, и я буду платить. И я дам тебе поднос. Эта инхума хотела бы, чтобы мы называли ее именем, которое означает ложь или неправду. Что-то вроде того. Что бы это могло быть?

— Джали[37].

— Спасибо. Джали, этого человека зовут Мехман. Мехман, мы назовем эту злую женщину Джали, как ты предлагаешь.

Он поклонился ей.

— Джали, — сказал я, — ты не должна причинять вред Мехману или кому-либо из его народа.

— Я твоя рабыня.

— Посмотри на него внимательно. Ни Вечерня, ни я не типичны для его народа, но он типичен. Он типичный житель нашего города, высокий и смуглый, а его нос, глаза, рот и все остальное немного не такие, как у меня.

— Я видела других, Раджан.

— Хорошо. Это мой народ. Ни при каких обстоятельствах ты не должна причинять вред кому-либо из них. Если ты это сделаешь, ты знаешь, что сделаю я.

— Я знаю, Раджан. Но я должна жить.

— Ты должна сделать больше, как мы оба понимаем. Я собираюсь рассказать тебе об этом.

— Предположим, — сказала Вечерня, — сюда придет еще одна инхума и кого-нибудь ранит. Мы можем подумать, что это она.

— Действительно, можем. Именно потому она предупредит других инхуми держаться подальше, если она мудра. Джали, Вечерня из другого города, иностранного города под названием Хан, с которым наш собственный город находится в состоянии войны. Она — молодая женщина из Хана, более привлекательная, чем большинство.

Голодные и пустые глаза впились в лицо Вечерни:

— Я понимаю, Раджан.

— Ты не должна нападать на простых людей Хана или любого другого города. Однако ты можешь нападать на любого трупера, сражающегося против нас. Они — твоя честная добыча.

Джали начала было возражать, но замолчала.

— Для тебя их более чем достаточно. Ты также можешь нападать на их животных, если захочешь.

Она покачала головой:

— Это очень любезно с твоей стороны, Раджан. Но я этого не сделаю.

— Сарказм не завоюет тебе друзей.

— Возможно ли мне завоевать друзей, Раджан?

— Не таким образом. Ты нападешь на труперов Хана, как я и предложил?

— Я твоя раба. Но было бы лучше, если бы у меня была одежда. — Обеими руками она разгладила свое изголодавшееся тело, которое теперь казалось полностью человеческим. — И еще какой-нибудь парик или головной убор. Пудра, румяна и духи.

Я взглянул на Вечерню, та кивнула и поспешно вышла.

— Несколько украшений, Раджан, если я не прошу слишком много.

— Она подумает об этом, я уверен. Она умная молодая женщина.

Мехман вернулся с дымящимся чайником и двумя чашками, и я заверил его, что Вечерня скоро вернется.

— Это еще не все, — сказал я Джали. Сполоснув пальцы в третий раз, я отхлебнул чаю и кивнул Мехману в знак признательности.

— Еще обязанности, Раджан? Для меня? — Ее голос стал невыразимо женственным.

— Можно и так сказать. Ты знаешь, что здесь похоронены другие инхуми?

— Нет. — На мгновение пустые глаза вспыхнули огнем. — Вы мучаете нас так, как мы никогда не мучили вас.

— Похоронены, и я знаю, где. Люди Хана — наши враги, но только войска Хана. Ты должна это понять.

Мехман принес ароматную чашку для себя и еще одну для Джали, и я жестом пригласил его сесть.

— Ты собираешься выкопать их, — спросила Джали, — чтобы они сражались за нас, самый милосердный Раджан?