Но Элизабет перебила его:

– Какая неделя-две?! Ты о чем? Мы уезжаем, слышишь? Прямо сейчас. Собираем вещи, грузим все в машину, закрываем дом и едем. Я не хочу здесь оставаться ни минуты. Я не могу здесь оставаться. Слышишь? – Энергии становилось все больше, она переполняла, будоражила, била мелкой, возбужденной дрожью. – Давай вставай, у нас нет времени, мы должны успеть, пока не станет светло. Нас никто не должен видеть.

– Почему? – спросил Влэд. Элизабет задумалась, она не знала, что ответить.

– Давай вставай! – прикрикнула она на него. Энергию уже было не сдержать, она выплескивалась, заряжала, наэлектризовывала аморфный воздух. – Иначе я уеду без тебя, я убегу, и ты меня никогда не увидишь.

Он наверняка расслышал угрозу, спустил с кровати ноги, поднялся, в темноте она видела только контуры его поджарого, не по возрасту мускулистого тела.

– Ну хорошо, если ты настаиваешь… – Он стал одеваться – неспешно, обстоятельно. – Если тебе плохо, если ты боишься, давай уедем. Действительно, чего тут собирать, побросаем вещи в «Додж» и поедем. А потом решим, что делать дальше. – Он подошел к выключателю.

– Только не включай свет! – успела вскрикнуть Элизабет. Влэд обернулся, посмотрел на нее…

– Ах, да, – кивнул он и убрал руку.

Они собрались за час. Одежда поместилась в два чемодана, да еще сумка для всякой ерунды. Когда они выезжали из города, только начинало светать. Элизабет почувствовала радость, она уже забыла, как это бывает – радоваться жизни.

Едва пробивающийся, тусклый рассвет замутил воздух светлыми бликами, и оттого небо казалось призрачным, нереальным, словно они попали внутрь мастерски написанной акварели. Это художник выписал узкую извилистую дорогу, луга по обе ее стороны, рощицу сонных деревьев, они даже не колышут кронами – замерли, застыли в дымке, словно в предвкушении, в ожидании.

А еще радостно стало от того, что наконец-то она уехала, что впереди дорога – неизвестная, непредвиденная. И от ожидания новизны, оттого, что скучная, однообразная жизнь остается позади – вместе с этим городом, с этим домом, вместе со страхами, вместе с прошлым – грудь переполнялась, и на губах непонятно откуда появилась улыбка. Совершенно без всякого повода, только потому, что было хорошо.

– Надо будет написать с дороги, что мы уехали. Соседям или в церковь. Чтобы не волновались, не стали нас искать, – проговорил Влэд, когда город остался позади.

– Только не оставляй обратного адреса, – Элизабет не повернула головы, она смотрела в окно, на проплывающую мимо природу, которая успокаивала, принимала в себя. Элизабет и не предполагала, что она может стать частью природы.

* * *

Вчера целый день сыпал дождь, мелкий, противный, нескончаемый. Низкое небо, насевшее на верхушки гор, – влажно, сыро, холодно, а главное, отчужденно. Все вокруг сжимается, скукоживается, закрывает створки, дверцы, бутончики, все замыкается и не хочет больше впускать, делиться собой. В такие часы природа становится крайне эгоистична и живет только для себя. Как я сказала? Ах да – отчужденна.

В такие дни здесь, в утонувшей в облаках, холодной Швейцарии, все заражаются от природы сыростью и одиночеством – даже люди, даже животные, даже коровы на лугах, даже лошади в стойлах.

Но я знаю, что надо делать, чтобы не подхватить эту тоску и ноющий, надсадный дискомфорт. Надо оседлать мой великолепный «Порше» и гнать со скоростью… ну, как дорога позволяет, чтобы не нырнуть куда-нибудь с горы вниз.

Знаю, бабка за рулем «Порше», срезающая углы на поворотах, – забавная картина, но видите ли, чем глубже в старость, тем меньше я беспокоюсь об исходе. Кто знает, что лучше – в свободном полете закончить блистательным столкновением с каменной пропастью или в постели, в капельницах, с судном под самым… Впрочем, не будем про судно, в конце концов, мы не океанские капитаны.

Итак, я бы с удовольствием укатила отсюда на день-два в сторону Италии, там хотя бы водят не медленнее меня, не то что в осторожной, расчетливой Швейцарии. Доехала бы до солнца, до безоблачного неба – глядишь, и встряхнулась бы.

Как все же хорошо накрыть кабину матерчатым верхом, поставить Гершвина, нажать на педаль, утонуть в сиденье… и не думать, отключиться, забыть обо всем. Ну а когда забыла, отключилась, когда мозги прочистились скоростью, тогда в них начинают запархивать мысли – легкие, ненатужные, пропитанные крылатой свободой.

А какое счастье я приношу своими необузданными отлучками моему полигамному Карлосу! Я ведь ни в коем случае не беру его с собой, в автомобиле он совершенно бесполезен, а процессу мешает – мысли лишь при одном его виде разворачиваются и устремляются в противоположную сторону.

Да, хорошо бы укатить из этой насквозь промокшей пятизвездочной обители. Но не могу. Не на чем! Потому что мой шестикрылый Пегас, мой подозрительный мсье Тосс, позаимствовав мой блестящий кабриолет, сам, видимо, рванул в сторону веселой «Repubblica Italiana», к ее солнечным просторам и ее загорелым сеньоритам.

И получается, что я непозволительно доверчива к посторонним молодым мужчинам. Он ведь уверял, что всего на день-два уезжает, а уже третий пошел. И кто знает, вернется ли он вообще, мой пунктуальный Тосс? А может, потеряется? Напишет, что я задушена моим неверным наложником Карлосом, и я, глядишь, буду задушена. Ведь, как выяснилось, Анатоль имеет свойство предсказывать жизнь прототипов своих героев. А я самый что ни на есть прототип.

Как же скучно, когда нечего делать. Бассейн, сауна, массажи, косметический салон, – все уже использовано, исчерпано. Даже Карлос уже использован. Хотя и не исчерпан.

Ну хорошо, о чем еще написать? Похоже, у меня образовалась полная нехватка материала…

Разве что о моем путешествии с Влэдом. Тогда, много-много лет назад. Даже не лет – десятилетий. Конечно, это дело моего маститого сподвижника – повествовать о прошлом. Но раз он постыдно дезертировал, кто-то же должен оставаться на передовой.

* * *

Ну что сказать, в целом путешествие оказалось затянутым-перезатянутым, скучным-прескучным. То есть сначала было неплохо, даже весело – мелькание гор, лесов, полей, маленьких белых городков; резкий, упругий, словно надутый ветер, врывающийся из приоткрытого окошка машины. Заправки с деревенскими забегаловками, толстые блины с липовым сиропом, мороженое. А еще отели – разные, иногда подороже, чаще попроще, каждую ночь новые – мы редко оставались в одном на два дня.

Смена мест и впечатлений, конечно, развлекала, но и смена приедается, если она безостановочная. Поначалу мы собирались объехать всю нескончаемую страну – как там поется в патриотической песне: «От гор до прерий, от одного океана до другого», – осматривая достопримечательности типа Большого Каньона, но достопримечательностей оказалось так много, что скоро мне и из машины уже не хотелось выходить.

А еще утомляла постоянная сексуальная повинность – у нас практически сформировался жесткий график, этакое устоявшееся расписание. По утрам непременный минет, вечером, перед сном, – затянутое совокупление. Иногда еще приходилось отрабатывать и днем, но не всегда, только когда ему совсем не терпелось, и он становился жестким, и губы сжимались и исчезали с лица.