«(Вещи — одежда) всё — сюда) — (дверь — идти)». — И она же: «(Вещь — одежда) один — не сюда) (закрыто — не идти)», — примерно так выглядела надпись, если попытаться перевести ее на русский, сохранив, по возможности, структуру. Тим, хмыкнув, огляделся. «Интересно, камеры тут есть?» — подумал он, впрочем, без особого волнения. Почему-то перспектива раздеться догола перед инопланетянами смущала совсем не так сильно, чем сделать то же самое, но под прицелом камер соотечественников. «Да и вообще, простирнуть не помешает», — согласился Тим и принялся снимать одежду и складывать ее в нишу. Арбалет Тим положил в самую последнюю очередь, даже после трусов. Положил, поднял голову и погрозил кулаком.

— Смотрите не поломайте, — сказал он грозно. — Тонкая работа.

Дверь открылась даже раньше, чем он успел закончить свою фразу. «Точно, камеры, — решил Тим, заходя в следующую комнату. — Вот извращенцы… хотя они, наверное, не привыкли за голыми инопланетянами наблюдать… Небось целой толпой к экрану сбежались». Фыркнул, осмотрелся. Дверь. И еще одна дверь. Больше ничего.

— Ну… — начал Тим и тут же с ног до головы оказался засыпан каким-то белым порошком. Без запаха и вкуса (часть его попала в рот, а часть — залетела в нос), но очень липкого. Тим чихнул, высморкался и принялся пальцами прочищать ноздри — а и пусть смотрят. Может, у них это вовсе не считается некультурным. Потом на Тима неожиданно вылилась целая ванна воды, а может, и больше — ему даже дыхание задержать пришлось, пока поток воды смывал налипший порошок. Вода утекла в пол через расположенные по периметру сливные отверстия, и из стен снова подул горячий воздух с тем же пряным ароматом. Тим стоял под ним минут пять, пока не открылась следующая дверь. Из этой комнаты выход уже был не герметичным, а вполне человеческим — увидь Тим такую дверь где-нибудь на Земле, даже и не удивился бы. Дверь как дверь, подумаешь. Вон даже ручка есть, ну и пусть на уровне головы, мало ли. А еще в комнате была полочка, на которой, аккуратно сложенная, лежала одежда Тима и поверх нее — арбалет.

— Спасибо, — сказал Тим в воздух, вытаскивая одежду из-под арбалета. Оделся, прошелся по комнате, с удовольствием ощущая чистой кожей — чистую одежду. Давненько ему такого удовольствия не выпадало. Он повесил арбалет на пояс и принялся ждать. Но прошло уже минут десять, а последняя дверь все не открывалась. Тогда Тим хмыкнул, подошел к двери и потянул за ручку. Дверь неожиданно легко отъехала вбок, за ней обнаружился небольшой зал, выдержанный в мягких зеленоватых тонах и с установленными вдоль противоположной стены стульями. Рядом с дверью, из которой вышел Тим, обнаружились еще три похожие двери, а на двух стульях уже кто-то сидел.

Тим сделал пару шагов навстречу и остановился в нерешительности. Возможно, кто-то из сидящих был Чикчик, но кто — Тим определить не решался. Да и вообще — он еще не видел Чикчика без дыхательной маски, поэтому задача из сложной становилась почти нерешаемой. Тим вообще думал, что у них под маской — клюв. И то, что на лице у туземцев обнаружились плоский и широкий, но вполне различимый нос вкупе с узким безгубым ртом под ним, дела не меняло.

— Гуманоиды, — пробормотал Тим, — это хорошо.

И спросил громко:

— Чикчик?

Один из сидящих коротко свистнул:

— Я, — повернулся ко второму и выдал быструю негромкую трель, о чем — Тим не расслышал. Второй медленно моргнул и поднялся.

— Мы (я) — говорить — понимать? — спросил он.

— Не очень хорошо, но понимаю, — кивнул Тим. Туземец три раза моргнул и посмотрел на Чикчика. Тот тоже встал.

— Удивительно (невероятно), — прочирикал незнакомый и повернулся в сторону изгибающегося коридора. — Идти (следовать).

Тим прошел по коридору вслед за неспешно шагающим туземцем метров сто, пожалуй. Коридор, похоже, был круговым и, если Тима не подводило пространственное воображение, охватывал кольцом весь ангар. Во всяком случае, на левой, внутренней стене коридора Тим не увидел ни одной двери, а вот на внешней стене их было множество. Временами они с тихим свистом распахивались, из них выходили туземцы, проходили мимо Тима и шли куда-то по своим делам. Правда, большинство все же слегка задерживалось, чтобы поизучать его своими громадными глазищами. Некоторые при этом тихонько чирикали что-то выражающее удивление. Тима, совершенно не привыкшего к такому вниманию, происходящее начало утомлять, и он вздохнул с облегчением, когда его провожатый наконец открыл одну из множества выходивших в коридор дверей, просто коснувшись стены рядом с ней. За дверью обнаружился довольно больших размеров зал. Туземец отступил в сторону и махнул рукой, приглашая Тима зайти.

— Ага, — кивнул Тим, — понял, — и шагнул внутрь.

Дверь тут же тихо закрылась, оставив провожатого снаружи. Тим огляделся. Одна из стен слегка светилась, а вот вся остальная часть, в том числе и полукруглые ряды кресел с обеих сторон зала, наоборот, были затемнены, поэтому сидящих там он рассмотрел не сразу. Заняты были всего четыре кресла из множества, но только трое из них принадлежали уже знакомой Тиму расе. Он даже не сразу их заметил, сразу сосредоточив все свое внимание на четвертом. И было отчего — глаза этого инопланетянина светились в полумраке комнаты немного пугающим зеленым светом. Над глазами смутно вырисовывалась шапка густых волос, из которой торчали по бокам два треугольных уха. Тиму сначала показалось, что это — рога, но тут одно из ушей слегка дернулось, и Тим сообразил — все-таки уши. Ростом этот ушастый чуть-чуть уступал сидящим по краям туземцам. Но совсем чуть-чуть.

Наконец Тим решил, что столько молчать невежливо, и решил для начала поздороваться.

— Здравствуйте, — сообщил он сидящим.

Туземцы зашевелились и тихонько зачирикали. Потом сидящий с левого края слегка наклонил голову и сообщил погромче:

— Приветствие — извинение (неудобство).

— То есть, — нахмурился Тим, — какое неудобство?

В ответ туземец разразился длиннейшей речью, из которой Тим почти ничего не понял. Слишком она была ветвистой и сложносвязанной — один смысл цеплял другой, превращаясь в совсем третий, и общий смысл сказанного от Тима ускользал, несмотря на все его старания. Он уловил лишь, что местные дико перед ним извиняются, потому что причинили ему какие-то неудобства (страдания), но у них не оставалось выбора (варианта).

— Ничего не понял, — сказал Тим. — Нельзя попроще?

Среди туземцев опять разгорелся негромкий разговор, Тим уловил некоторые отдельные смыслы, но нить разговора не прослеживалась. Потом в их разговор вмешался ушастый, чирикнув что-то короткое, но, несомненно, важное — трое остальных замолчали и медленно повернули головы к Тиму. Ушастый же моргнул и спросил переливчатым голосом:

— Do you speak English?[1]

— Японский городовой! — выпалил потрясенный до глубины души Тим. Мотнул головой и извинился: — Простите. Нет, я не понимаю английский. I don't speak English. Very bad, unerstand?[2]Лучше русский.