Не менее строго оценил Солоневич перспективы движения «штабс-капитанов» «на фронте возрождения монархии», указывая, что оно всё ещё находится в процессе организации, создания «идеи и костяка будущего служилого слоя Императорской России». Конечный вывод неутешителен: «Ни одной действительно активной, действительно монархической организации у нас нет». Правда, Иван намекнул на то, что его движение решает задачи, о которых не время рассказывать в печати:

«Не будем связывать Главу Императорского дома нашими организационными претензиями. Мы живём в такое путаное время, в котором буквально каждый день скрывает всяческие неожиданности и сюрпризы. Мы можем рисковать неожиданностями. Глава Императорского дома рисковать не может. Ежели лидер штабс-капитанов сорвётся на каком-нибудь неудачном политическом зигзаге — это полбеды. Если сорвётся Глава Императорского дома, — это может быть уже катастрофой».

Этот фрагмент из завершающей части статьи «Монархия и штабс-капитаны» можно истолковать как завуалированный комментарий по поводу явного нежелания великого князя ответить на январское письмо Солоневича. Великий князь воздержался от встречи с писателем и, соответственно, знакомства с его соображениями о проблемах монархии и «опорных линиях монархического движения в России». Иван дал понять, что ему ясен ход рассуждений главы Императорского дома:

«Мое имя постоянно склоняется недругами, разобраться в том, какой я на самом деле, — нелегко, и поэтому я понимаю вашу позицию, — вы хотите избежать политического риска общения со мной, как личного, так и через переписку».

Что же касается «опорных линий монархизма» непосредственно в России, то Солоневич категорически утверждал: это в первую очередь 120 миллионов крестьян. Насильственная коллективизация не выбила из них монархических убеждений. По словам писателя, «для всего российского крестьянства царское время — это есть потерянный по неразумию рай. Иногда идея монархии облекается в религиозно-мистические формы, и призрак царя-мученика как-то сливается с великой тенью Христа. Иногда идея монархии формулируется чрезвычайно ясно и чётко как экономическая и политическая необходимость для крестьянства». Латентный монархизм не чужд и тем восемнадцати миллионам рабочих, выходцам из деревни, которые по своему реальному «социальному происхождению» были кулаками, подкулачниками и середняками. Они вынужденно мимикрировали, но сохраняют в себе огромный потенциал сопротивления и ненависти к большевикам. По мнению Солоневича, «это основные кадры грядущей всероссийской резни: эти будут резать без никаких».

При наличии столь мощной крестьянско-пролетарской поддержки, считает Солоневич, не возникнет серьёзных препятствий по приобщению к делу восстановления монархии «технократически настроенной интеллигенции» (при хорошо поставленной пропаганде). Не останется в стороне и большая часть командного состава армии, для которой установление монархического образа правления станет надёжной защитой от бонапартистских эксцессов, кровавых чисток и борьбы за власть в армии.

Из сообщения агента НКВД «Муля» от 8 февраля 1939 года: «Белая эмиграция в Берлине имеет двух „высоких покровителей“ — Геринга, опекающего „имперское русское движение“ и настаивающего на большом походе, и Розенберга — особенно сочувствующего сепаратистским стремлениям, в частности — украинцев.

В последнее время общим замыслам Гитлера больше всего отвечает, конечно, Розенберг. В Германии идёт повальная регистрация белоэмигрантов с настойчивым пожеланием каждому „отыскать в своём роду какие-либо украинские корни“.

Недавним любимцам „имперского“ полка было предложено помалкивать и вести себя тише. Туркула вызывали в Гестапо и пристрастно допрашивали о его отношении к украинцам и вообще к украинскому вопросу. В связи с этим Туркул якобы писал письма в Париж, жаловался на усталость и выражал надежду вырваться за границу. В тех же кругах утверждают, что разрыв между Солоневичем и Туркулом близок, хотя совсем недавно они воспевали друг друга. Признаки этого охлаждения уже имеются в газетах Туркула „Сигнал“ и „Нашей газете“ Солоневича.

Небезызвестный белоэмигрантский журналист Рышков (Евгений Тарусский) в последнем номере газеты „Часовой“ поместил ответ на письмо какого-то полковника, опубликованное в № 14 „Нашей газеты“. Он предлагал Архангельскому немедленно сдать должность „подлинному вождю“ Солоневичу. Тарусский именует Солоневича — „Иван Лукьянович Гитлер“».

Сообщение агента «Одессит» от 3 марта 1939 года: «Начинается заметный отход от „Главы династии“, причём в сторону Солоневича. Последняя история с „предательством“ Николая Абрамова повлияла на многих людей из РОВСа и усилила приток новых сторонников в лагерь Солоневича. С другой стороны замечается также тяга „штабс-капитанов“ на сближение с НТСНП (новопоколенцами). На одном из собраний „штабс-капитанов“ в Париже председатель местной группы полковник Значковский обратился к членам кружка с призывом оказывать помощь НТСНП во всех случаях жизни, т. к. это единственно серьёзная организация, идеология которой родственна „штабс-капитанам“».

Под массовые чистки 1937–1938 годов в центральном аппарате и резидентурах НКВД попали многие чекисты, которые работали по делу братьев Солоневичей. Большая часть этих оперативных работников была расстреляна. Неосведомлённость новых московских руководителей НКВД и «повторение пройденного» откровенно проступали в тех запросах и указаниях, которые они рассылали в обезлюженные резидентуры. Так, в начале апреля 1939 года в берлинскую резидентуру было направлено инструктивное письмо по налаживанию работы по «спортсменам». В документе указывались давно известные и ранее обсуждавшиеся в переписке факты: что Солоневич работает в тесном контакте с генералом Бискупским (Русский эмигрантский комитет), бароном Меллер-Закомельским и полковником Скалоном (РНСД), а также генералом Антоном Васильевичем Туркулом[158] (РНСУВ). Но появилось и нечто новое: по сведениям Москвы, «Солоневич, Туркул и другие, являясь агентами немецкой разведки, ведут по её заданию работу по объединению активной части белой эмиграции в так называемый „Российский национальный фронт (РНФ)“. Фронт всецело находится в руках немцев, которые планируют его использование в борьбе против Советского Союза». В отношении Ивана Солоневича Москву интересовало всё: от распорядка и образа жизни до адреса местожительства.

Выполнить это задание было сложно. Деятельность советской разведки в Германии в конце 1930-х годов была практически заморожена. В 1937 году был вызван в Москву и репрессирован легальный резидент Борис Моисеевич Гордон. А. И. Агаянц, назначенный центром на «замену» Гордону, так и не получил возможности наладить её должным образом. В декабре 1938 года молодой резидент попал на операционный стол по поводу прободения язвы желудка. Но хирургическая помощь запоздала, Агаянц скончался прямо в госпитале. Почти год резидентура не имела полномочного руководителя.