В отеле «Линкольн» их официально вписали в американскую олимпийскую команду, и они впервые увиделись со своими коллегами-спортсменами в холле отеля. Там присутствовал Гленн Каннингэм, одетый в светло-серый костюм и желтый галстук. В углу комнаты фотографы зажали Джесси Оуэнса в кремово-белом костюме, которого уговорили попозировать с саксофоном. «Когда я скажу, – сказал один из фотографов, – дунь в эту штуку». По команде, Джесси дунул. Инструмент издал длинный, хрипящий звук. «Джесси, следи за колесами, похоже, ты шину проколол», – пошутил кто-то.

Гуляя по залу, парни из Вашингтона поняли, что они здесь, может быть, и не самые знаменитые люди, не самые быстрые и даже не самые сильные, но – за исключением Бобби Мока – все они, вероятно, были самыми высокими. Но потом они встретили Джо Фортенберри ростом два метра и Уилларда Шмидта ростом два метра десять сантиметров из первой олимпийской команды США по баскетболу. Когда Шмидт подошел, чтобы пожать ребятам руки, и они попытались посмотреть ему в глаза, даже Стаб Макмиллин подумал, что он рискует свернуть себе шею. Бобби Мок даже не пытался. Он решил, что ему для этого понадобится лестница.

На следующий день у ребят было много дел – забрать олимпийские удостоверения и визы в Германию, разложить по сумкам вещи и купить дорожные чеки. Джонни Уайт не знал, что будет делать в Европе без денег. У него еще оставалось больше половины от тех четырнадцати долларов, с которыми он уезжал из дома, но надолго этого не хватит. Потом, в последнюю минуту, из Сиэтла ему пришел конверт с сотней долларов. Их прислала его сестра Мэри Хелен – почти все ее сбережения. Она написала Уайту, что заберет в обмен на деньги его старую скрипку. Джонни прекрасно знал, что ей эта скрипка была даром не нужна.

Олимпийский паспорт Джо

Они завершили свою поездку в Нью-Йорк тем вечером походом в кинотеатр «Лоус Стейт Тиэтр», где Дюк Эллингтон и его оркестр завершали грандиозным представлением недельный тур. Для Джо и Роджера в особенности это была кульминация их пребывания в Нью-Йорке. Сидя под огромной люстрой из чешского хрусталя в красных плюшевых креслах с гладкими деревянными подлокотниками, они слушали как завороженные композиции Эллингтона «Настроение Индиго», «Акцент молодости», «Сентиментальное настроение» и еще два десятка других мелодий. Джо грелся в лучах яркой живой музыки, впитывая ее и ощущая, как она качает его на своих волнах.

Позже тем вечером они немного посидели в клубе «Альфа Дельта Пси» и провели последнюю ночь здесь, прежде чем отправиться в путь к их великому приключению на следующее утро. Они выключили свет и легли спать, а всего в восьмидесяти километрах к югу от них дирижабль «Гинденбург» покинул место своей стоянки в городе Лейкхерст, штат Нью-Джерси, и поднялся над Атлантикой. Он летел в Германию, чтобы там исполнить свою небольшую роль в Олимпиаде 1936 года. Дирижабль вырисовывался мрачной фигурой на ночном небе. На хвостовых стабилизаторах были отчетливо видны огромные черные свастики.

Трещали новостные камеры, мелькали вспышки, а парни запрыгивали на сходни «Манхэттена» в десять тридцать утра на следующий день. Как и еще 325 членов олимпийской команды США, поднявшихся на борт корабля, они были в состоянии эйфории, смешивавшейся с легким волнением. Никто из них никогда не был на судне больше парома в Сиэтле, и пароход «Манхэттен» – 204 метра в длину, весом в 24 с лишним тонны, с восемью палубами, способный разместить 1239 пассажиров – был далеко не паромом. Это был полноценный роскошный океанский лайнер. Корабль плавал всего пять лет, и вместе со своим побратимом – пароходом «Вашингтон», это были два самых крупных североатлантических лайнера, построенных в Америке с 1905 года.

Тем утром на пирсе Гудзона «Манхэттен» выглядел абсолютно по-американски: его остов был ярко-красного цвета, надпалубные сооружения сверкали белизной, а над ними возвышались две дымовые трубы, наклоненные назад и выкрашенные красными, белыми и голубыми горизонтальными полосами. Когда спортсмены радостно всходили на борт, каждому выдавали маленький американский флаг, и скоро у бортов столпились сотни молодых людей, которые размахивали флагами, прощаясь со своими семьями и доброй публикой, которая собралась в доке.

Парни прошли в свои каюты в экономклассе и оставили там свои вещи и снаряжение. Они встретились с другими гребцами, которые представляли Соединенные Штаты в Берлине. Это были Дэн Барроу, выступавший в одиночной лодке, из «Пенсильвания Атлетик Клаб»; две пары, с рулевым и без, также из спортивного клуба Пенсильвании; парная команда из яхт-клуба «Ундина» в Филадельфии; и две четырехвесельные команды, одна из гарвардских парней гребного клуба «Риверсайд» в Массачусетсе, с рулевым, и одна из гребного клуба «Вест Сайд» в Буффало, Нью-Йорк, без рулевого.

Когда с формальностями было покончено, парни присоединились к остальным спортсменам, которые размахивали флагами на палубе. По мере приближения полудня – времени отплытия, более десятка тысяч зрителей собралось на пирсе 60. Аэростаты и самолеты кружили в небе. Операторы сняли еще несколько кадров на палубе, а потом спустились с корабля, чтобы установить камеры для съемки отплытия. Черный дым начал вырываться из красно-бело-синих труб. Морские знамена, развешанные на такелаже передней и задней мачт, трепетали на легком горячем бризе.

Незадолго до полудня спортсмены собрались на верхней палубе и окружили Эйвери Брэндеджа и других представителей Американского олимпийского комитета, пока они разворачивали огромный белый флаг с пятью олимпийскими кольцами и поднимали его на кормовую мачту. Люди на пристани снимали шляпы и, выкидывая их в воздух, принялись кричать: «Ура! Ура! Ура! За США!» Оркестр начал играть морской марш, корабль отдал швартовы и стал медленно отплывать от берега.

Джо и остальные гребцы кинулись к перилам, размахивая своими флагами, беззастенчиво повторяя крики толпы: «Ура! Ура! Ура! За США!» С пристани люди кричали: «Счастливого пути!» Завизжали гудки на паромах, буксирах и кораблях, пришвартованных неподалеку. На реке пожарные суда включали сирены и выбрасывали белые клубы дыма высоко в воздух. Самолеты в небе синхронно наклонились на один бок и кружили над пароходом, пока фотографы делали снимки с воздуха.

Буксиры дотолкали нос «Манхэттена» до тех пор, пока он не встал на курс вниз по реке, а затем корабль начал набирать скорость, уплывая по течению вдоль западного берега Манхэттена. Впервые за много дней Джо внезапно почувствовал дуновение прохладного ветра. Когда корабль проезжал мимо острова Эллис и потом мимо статуи Свободы, он, как и все остальные, понесся на палубу, чтобы посмотреть на нее вблизи. Ранц остался на палубе и наблюдал, как корабль проплыл через узкий пролив между Статон-Айлендом и Бруклином, а потом двинулся через залив и, наконец, в Атлантический океан, слегка накренившись на длинном и широком повороте к порту.

Джо все еще оставался на палубе и, опершись на борт, наслаждался прохладным воздухом и смотрел на проплывающий мимо Лонг-Айленд, пытаясь впитать все, запомнить каждую деталь, чтобы потом рассказать обо всем Джойс, когда он вернется домой. Только через час, когда солнце уже начало опускаться на западе и он стал замерзать в вечернем прохладном воздухе, Джо ушел внутрь корабля в поисках остальных ребят и чего-нибудь перекусить.