Фидлер дотронулся до ее руки, но она отдернула ее и съежилась, прижимаясь к изголовью кровати.

– Дорогая, все в порядке.

– А самолет?

– Здесь нет никакого самолета. Все это было только в твоем воображении. Ты в своей постели. Оглянись вокруг. Неужели это похоже на салон самолета?

Ее взгляд блуждал по комнате, привыкая к виду знакомых предметов: постели, электронного оборудования, туалетного столика, шезлонга, портретов ее матери и бабушки на стене, писанных маслом. Постепенно напряжение покидало ее тело, и наконец у нее вырвался вздох облегчения.

– Все это было в твоем воображении, Мара. Ничего этого не случалось с тобой в жизни.

Сжав губы, она внимательно смотрела на него. Голос ее звучал слабо, но убежденно:

– О, все это настоящее, Макс. И что бы ты ни сказал или ни сделал, не может изменить моего мнения. Я присутствовала там, при крушении самолета, которое убило моих родителей, отца и мать. – Слова будто застревали у нее в горле. – Только это было не крушение. И не было несчастным случаем, вызванным человеческой ошибкой или поломкой оборудования. Это другое. Ты снова настаиваешь, что я это где-то читала или слышала о Тэйтах. Но разве ты сам не видишь, Макс, что в этом случае твоя рациональная теория не выдерживает проверки фактами? Никто не знал, что произошло на борту «DC-3», исчезнувшего, да, исчезнувшего, а не разбившегося, внутри Бермудского треугольника. Не осталось никого в живых, кто мог бы описать, что произошло в тот роковой час, когда самолет потерял контакт с диспетчером в Гаване.

– Однако в то время в газетах высказывалось много догадок по этому поводу. Последние радиосообщения с борта самолета были искажены до такой степени, что их было трудно понять. Все так называемые сверхъестественные силы зла, населяющие эту область Атлантики, гораздо легче воспроизвести в твоей фантазии, чем обычную авиакатастрофу, какие происходят ежедневно. Вспомни, дорогая, ты ведь провела там целый месяц. После несчастья с родителями ты исследовала каждую квадратную милю океана вокруг предполагаемого места крушения, прочесала все, что называется, частым гребнем. Засыпала и просыпалась с мыслью о Бермудском треугольнике. Я и раньше говорил тебе, Мара, ты очень впечатлительная женщина.

– Может быть, ты и прав, Макс.

Внезапно она села на постели и руками откинула волосы со лба.

– Макс, ты был таким милым, и я всегда буду любить тебя.

Она обхватила его лицо ладонями и поцеловала в губы.

Это слегка встревожило Фидлера. Совсем не в духе Мары было покоряться и сдаваться на волю обстоятельств. Покоряться врагу или смиренно принимать точку зрения оппонента.

– В чем дело? Ты, похоже, выпотрошила меня полностью и теперь собираешься выставить?

Улыбка, которой она ему ответила, показалась ему безжизненной.

– Не глупи. Я просто устала, совершенно обессилела. Сегодняшний вечер был для меня необыкновенно напряженным эмоционально – и не только в сексуальном плане.

Она погладила его по бедру.

Фидлер глуповато улыбнулся:

– Ну… для меня тоже. Ладно, я уйду и дам тебе выспаться. Обещай позвонить мне утром, как только проснешься.

– Обещаю.

Он снова поцеловал ее и встал.

– Не принимай душ. Не переодевайся. Я прикрою тебя этим одеялом. Самое важное в жизни – делать все вовремя, включая здоровый и крепкий сон.

Она улыбалась, пока он подтыкал одеяло со всех сторон и укрывал ее до самого подбородка.

– Я чувствую себя так удобно и уютно. Так хочется, чтобы ты остался здесь, со мной.

– И я бы хотел этого, и, поверь, я не собираюсь делать наши отношения эпизодом на одну ночь. Спокойной ночи и желаю сладких снов.

– Тебе тоже.

Перед тем как выйти из комнаты, он остановился, чтобы как следует рассмотреть два семейных портрета матриархов. Ему казалось, что их глаза следуют за ним, провожая его из двери спальни. И это чувство было настолько ярким и реальным, что волосы у него на затылке поднялись дыбом. Он поспешил в холл и с чувством облегчения закрыл за собой дверь.

«Макс, ты сам еле стоишь на ногах!»

Сцена с женой Рут, пережитая им этой ночью, была горькой, но не было в ней ни грязных оскорблений, ни криков. Когда он вошел, она ждала его в неосвещенной гостиной. Он и не заметил ее, пока комнату не залил внезапно включенный свет.

– Иисусе! – вздрогнув, воскликнул он. – Что ты здесь делаешь в такой час?

– А что делал ты вне дома, осмелюсь я спросить, вернее, спросила бы, если бы не знала?

Ее губы были сжаты, линия челюсти четко обозначилась, а презрительное выражение глаз не оставляло у него сомнений насчет того, что она готова объявить ему войну – жестокую и беспощадную.

– Я пытался объяснить тебе, что у меня появился экстренный больной.

– Консультация в Беллвью? – спросила она с подчеркнутым сарказмом.

– Ладно, если уж тебе так необходимо знать, то у меня был сеанс с Марой Тэйт. Я знаю, что ты о ней думаешь. Поэтому и солгал. Прости, это было ребячеством.

– То, что ты делал с этой богатой ненормальной, совсем не походит на ребячество. А впрочем, может быть, я ошибаюсь, может быть, вы играли в доктора и пациентку?

Он попытался разыграть благородное негодование:

– Ну что за пакости ты говоришь, Рут? Это недостойно тебя.

– Ах ты, мерзкий ублюдочный лицемер! Да от тебя разит этой сучкой, мускусом и теми лягушачьими духами по пятьсот долларов за унцию, в которых она купается! И что же, она была так хороша в постели, как ты ожидал, Макс?

Она наступала на него, сложив руки под тяжелыми грудями и презрительно улыбаясь.

Он выбросил руки вверх жестом бессильного отчаяния.

– Мне следовало знать заранее, что ты не способна проявить благоразумие и здравомыслие.

– Это я-то должна проявлять благоразумие и здравомыслие к мужу и отцу моих детей, совершившему адюльтер? К врачу, который трахает свою пациентку? Макс, да у тебя отберут твою лицензию вместе с кабинетом и кушеткой, на которую ты укладываешь своих больных. Ты просто позоришь свою профессию.

Это был рассчитанный удар, и он поразил его прямо в сердце. Он опустил голову и промолчал.

«Черт возьми! Она права. Я действительно позорю свою профессию. Я бесхребетное, самодовольное ничтожество. Я просто дерьмо!»

– Ты хочешь, чтобы я ушел? – спросил он бесцветным голосом.

В ней произошла мгновенная перемена, голос ее потеплел.

– Это глупый вопрос, Макс. Мы прошли вместе столько, что это было бы слишком – изгнать тебя за одну идиотскую ошибку, хотя она и надорвала мне сердце. Я испытала нечто вроде эмоционального инфаркта. Мы пережили вместе слишком много хороших и слишком много скверных времен, чтобы расстаться, не говоря уже о том, что у нас двое замечательных детей, которых ты обожаешь и которые обожают тебя. Я это знаю.