Стоя на краю, она вспоминала ту далекую-далекую осень, когда выходила замуж. Тогда увядание трав и деревьев означало для нее начало новой жизни, и будоражащий запах палой листвы до сих пор вызывал в памяти минувшее счастье, обманувшие ожидания. Каким красавцем был юный Бранемер тридцать лет назад – рослый, сильный, уверенный! Ей он казался самим Перуном, и впереди лежала счастливая жизнь, что они завершат среди многочисленных правнуков.

Первый год Миловзора прожила счастливо, гордясь пышным, ярким убором молодухи, как всякая юная женщина на ее месте. Но месяц за месяцем нарастало нетерпение и разочарование. Через два года она уже изводилась, носила тканину и пряжу к источнику Макоши, лила молоко в воду, обвязывалась наузами и пила отвары трав, помогающих плодовитости. Годы шли, а ничего не менялось, и убор бездетной молодухи превратился в знак позора.

Только через двенадцать лет богини наконец послали ей долгожданное дитя. Но не прежде, чем она пережила великую печаль: Бранемер нашел себе новую жену. Ему привезли Лютаву, дочь угренского князя Вершислава. Не может быть у князя двух жен одинаково высокого рода, двух княгинь, поэтому с угрянами заключили ряд: Лютава идет сперва в младшие жены, но после рождения ребенка станет княгиней. Не далее чем через год Миловзоре предстояло или убраться из Витимерова, или стать нянькой при чужом ребенке и подавать умываться новой госпоже. Другая бы озлобилась, прокляла соперницу и даже попыталась бы ее извести, но Миловзора, добрая и совестливая женщина, пыталась радоваться за мужа, который наконец сумеет продолжить род – если не с ней, так хоть в обход нее. До того она уже призывала к себе смерть, чтобы освободить мужа и не стать губительницей рода Витимеровичей.

И вот тут, в миг ее величайшего отчаяния, пришло счастье. Миловзора обнаружила, что затяжелела. Она узнала об этом в преддверии солцеворота, и дева-удельница во сне предрекла Бранемеру рождение сына, могучего витязя. А Лютава, проводившая зиму в Ладином подземелье, весной покинула Витимеров, как не бывала. Миловзора осталась дешнянской княгиней, единственной женой своего мужа, а в Перунов день стала матерью обещанного сына. Ликованию ее не было предела: почти все, о чем она молила богов эти двенадцать лет, пришло к ней.

Счастье ее, как и несчастье, продолжалось двенадцать лет. А потом она первой увидела, как однажды ночью ее единственный сын, рослый, малоразговорчивый отрок, прямо на глазах превратился в молодого медведя. И она узнала, что родила оборотня.

И вот миновало семь лет. Если до Перунова дня ее сын, которого она не видела уже три года, не вернется в дом и не возьмет жену, он станет медведем навсегда. И она, Миловзора, окончательно сделается бездетной, какой уже давно вновь ощущала себя.

Все повторялось. Как и тогда, двадцать лет назад, в конце осени Бранемер привез молодую девушку, которой предстояло стать новой дешнянской Ладой. А заодно и его новой женой, более счастливой матерью будущих дешнянских князей. И эта девушка, Унелада, была дочерью той самой Лютавы-угрянки!

Ощутив, что дрожит от холода на влажном ветру, Миловзора вздохнула и побрела домой, в город. На тропе была уже сплошная грязь, вокруг навозных комков снег растаял. Она миновала ручей: он уже освободился ото льда и убегал под ледяной щит Десны, будто торопясь под крышу от последних зимних холодов. Вот-вот река вскроется. Да и сейчас по ней уже ездить нельзя. Никто не приедет сюда до Ладиного дня. Даже если Лютава выполнила обещание, данное осенью Бранемеру, и отыскала сына, доставить его вовремя она не успеет. А значит, уже на днях у Бранемера появится новая молодая жена. Сразу, как только Велесово подземелье отпустит юную Ладу.

Впрочем, это уже мало волновало Миловзору. Время пылкой любви для нее давным-давно миновало; не ревнивая по природе, на Бранемера она давным-давно смотрела как на родича – ведь более двадцати лет вместе! Не выгнал со двора с позором бесплодную жену, чего еще желать? Она охотно приняла бы новую княгиню, как дочь или невестку, лишь бы та не видела в ней соперницу и была приветлива. С радостью нянчила бы детей этой новой княгини, видя в них продолжение рода, который не сумела продолжить сама. Но такая сильная боль пронзала сердце при мысли, что ее собственный родной сын Огнесвет в это время бродит по лесу, одетый медвежьей шкурой, перебирается через бурелом и ловит запахи леса чутким звериным носом, что хотелось умереть.

Бранемер может пытаться жить дальше – даже обязан, ведь он мужчина, князь и отец племени дешнян. Но для Миловзоры жизнь незадачливая кончена.

* * *

Князь Бранемер проснулся с дико бьющимся сердцем, задыхаясь. Во сне он пытался кричать, но с губ сорвался лишь какой-то жалкий писк, даже слюна потекла, как у дряхлого деда. Он торопливо утерся, стыдясь этого младенческого писка. Но он и ощущал себя беспомощным перед судьбой, словно младенец.

Двадцать с лишним лет он не видел подобных снов. Словно перенесся в давно минувшие года, когда ему однажды явилась во сне дева-удельница. И нынче ночью он видел ее – молодая женщина в белой одежде, с распущенными белыми волосами до колен, с мертвенно-бледным лицом шла к нему по увядшей траве и несла на руках маленького ребенка.

«Вот твой наследник! – сказала она, протягивая ему дитя. – Возьми и взрасти его, чтобы род твой не прервался».

А по бокам ее вдруг откуда-то взялись еще две женщины: средних лет и совсем старуха. При виде старухи-то он и испугался так, что чуть не закричал. Он помнил это лицо, давным-давно не виденное. Это была его мачеха, старая Данеборовна, которую двадцать лет назад однажды нашли на собственной постели… сгоревшей. Никто не понимал, как женщина могла сгореть, когда в доме не случилось пожара, утварь не обуглилась и живы все, кто ночевал в той же избе. Говорили, без колдовства не обошлось. Мало кто доподлинно знал, что так оно и есть…

Ту женщину, самую молодую, что несла ребенка, он тоже узнал. Это была Белодена Витимовна, дочь его младшего сводного брата. Сам Витим погиб уже лет десять как; его дочь растил Бранемер, и она целых шесть лет, с двенадцатилетнего возраста, исполняла должность дешнянской Лады. Он долго не отдавал ее замуж, поскольку не находил замены. Пару лет назад сделать это все же пришлось, чтобы не позорить род; мужа ей он нашел поблизости, чтобы Белоденка могла оставаться Ладой, пока не найдется и не женится Огнесвет. Ну, или пока не подрастет ее собственная дочь.

Однако удельницы напряли иную судьбу. Белоденка умерла первыми родами, и ребенок ее, мальчик, вскармливался пока в отцовском роду. В горький час Бранемер и сам думал, что этот ребенок – последний росточек рода Витимеровичей. И если не вернется Пребран, если боги не пошлют больше сыновей самому Бранемеру, то этот мальчик, правнук старого князя Божемога, останется единственным его наследником.

Так неужели ничего иного ждать не следует? Во сне к нему пришли три удельницы, принявшие облик предков того ребенка по женской ветви: Белоденки – его матери, Яросветовны – жены Витима и бабки ребенка, и Данеборовны – матери Витима и прабабки младенца. Пытались положить наследника ему на руки. Оттого он и закричал во сне, будто ему совали в ладони раскаленное железо.