какую оказал мне хан в Каменице!

— Я хорошо заплачу ему!

— Он и с платой продаст тебя. Таков уж нрав ногайцев!

— Богдане, — тихо позвала Анна, чуть раздвинув бархатные занавесы.

— Не пускай его, ради бога. Не то сверну ему шею! — сердито рявкнул гетман. — Совсем отравил меня, сатана, своими снадобьями! Вся душа прогоркла!

— Утихомирься, пожалуйста, не лекарь это. Прибыли послы из Московии и во флигеле с Виховским ожидают, чтобы ты принял их.

— Так чего же ты молчишь?! — накинулся на жену гетман. — Быстро неси бекешу! Пошли хлопцев звать полковников, есаулов и сотников. Виховскому скажи, что готов принять наших русских братьев.

Служанка принесла бекешу и помогла ему надеть ее. Гетман жалостливо посмотрел на себя. Одежда висела на нем.

— Всего два месяца назад едва на одну пуговицу застегивал бекешу. Теперь же висит, как на палке. Сильно высосала меня болячка! Но ничего! Были бы кости, а мясо нарастет.

Гетман плюнул на ладони и расправил свой поседевший чуб.

— Прибыли, наконец! — сказал он облегченно. — Садись, зять! Сегодня у нас высокие гости.

Полковники входили на цыпочках.

— Здорово, гетман! — негромко произносили они и сжимали его в своих железных объятиях. — Не задавила тебя болячка?!

— Не задавила! Казака смерть за здорово живешь не возьмет! — улыбнулся Богдан.

— Точно, как в той байке, — сказал Дорошенко. — Будто слег казак и несколько дней не подымается. Приходит к нему смерть с косой: «Пошли со мной, казачина!» — говорит. А он оттуда, с постели, запросился: «Погоди-ка, ты, паненка, немного, пока я сена накошу вон с той делянки. А потом, и пойдем. Но вот беда какая! Затупилась коса у меня, будь ласкова, дай-ка мне твою, иначе ждать долго придется, пока свою косу отобью». И не то, чтобы иначе, но знаю, что смерть отдала ему косу. Взял ее казак в руки — вжик! вжик! — и отхватил у смерти нос.

— Значит, избавился он нее казак? — рассмеялись полковники.

— Избавился, — сказал Дорошенко. — С той поры смерть курносой осталась!

Гетман окинул всех ясным взором и молвил:

— Я созвал вас, панове, чтоб сообщить великую весть: прибыли царевы послы!

— Вот добре, так добре! — загомонили полковники.

Хлух глянул в окно.

— А вот они и идут!

— Давай-ка перейдем в большую залу, — сказал Богдан.

Все последовали за гетманом, который шел с воеводой.

— Вот Василий Бутурлин, Алферов, дьяк Ларион Лопухин и Артамон Матвеев с ними, — говорил Хлух.

— Я слышал, что вернулись вместе с ними и наши послы: Лаврин Капуста и Герасим Яцкович с писарями, — добавил Дорошенко.

— И стольников несколько, — сказал кто-то из полковников.

Только успели они усесться на стулья, как вошел Виховский с послами.

— Здравствуй, многая лета, гетман Украины! — поклонились послы.

— Добро пожаловать, дорогие гости! — поднялся им навстречу Богдан Хмельницкий. — Прошу садиться, честные бояре!

Послы неспешно расселись и принялись степенно разглаживать русые бороды.

— Добрым ли был ваш путь? — осведомился гетман.

— Хвала господу, время стояло ясное! — сказал глава посольства боярин Василий Бутурлин, могучий синеокий человек, с румянцем во всю щеку.

— В добром ли здравии пребывает святлейший православный царь Алексей Михайлович?

— Слава богу, здоров, чего и твоей светлости желает!

— Мир ли в царстве?

— Не слыхать, чтоб совершались набеги.

— Это мы татар задержали. Не пускаем через Украину.

— Сидят теперь по своим норам татары, лапу сосут, — вставил Хлух.

— О сем деле известно нам, и царь благодарит тебя за добрую службу и шлет тебе четыре сороков соболей и флягу бальзама, на целебных корнях настоянного, здоровью благоприятного.

— Благодарим православного царя за заботу! — наклонил голову гетман.

Бутурлин достал из нагрудного кармана пакет и передал его в руки дьяку Лопухину. Тот поднялся, разломил печати, развернул письмо и размеренным и твердым голосом начал чтение. Все полковники, сотники и есаулы встали и стоя слушали царское послание. По мере того, как дьяк читал, лицо гетмана светлело, плечи распрямлялись, взгляд приобретал живость. Когда дьяк закончил, Хмельницкий широко перекрестился:

— Сбылись мечты наши вековые! Никакая сила теперь разъединить нас не сможет. С Россией навеки вместе!

— Навеки! Навеки! Навеки! — в едином порыве возгласили запорожцы, потрясая саблями.

Послы и гетман обнялись и трижды облобызались. Гетман на радостях обнял и воеводу Василе.

— Ни с чем не сравнимая радость, сват, ни с чем!

— Поздравляю тебя! Ежели и моя страна избавилась бы от поганского ига, радовался бы и я, — грустно вымолвил воевода.

— Придет время и для других православных, что сегодня страждут под пятой нехристей! Придет оно, сват, придет!

Гетман обернулся к своим полковникам и поднял над головой золотую булаву:

— Пускай во всех церквах бьют в колокола и кобзари разносят благую весть о нашем великом братстве. А все мы пойдем в собор и воздадим хвалу господу за благодать, что снизошла на нас!

И воевода пошел рядом с гетманом, думая о том, что когда он вновь вернется на княжение, то колебаться уж не станет. Он все сделает, чтобы связи между Молдавией и православным миром стали еще более тесными. Потому как отсюда идет надежда обездоленных народов, как солнце, что лик свой кажет с востока.

Вечером он возвратился к себе несколько приободренным. Луч надежды пробрался сквозь густую мглу тоски в его измученную душу. Утром однако же пришел казначей Йордаке, самый близкий из его советчиков, который последовал за ним в изгнание, и показал письмо, принесенное ходоком от брата его жупына Томы.

— Освободи меня, государь! Хочу вернуться на родину, — поклонился он. — Пишет брат мой, что никакой опасности нет для меня, что доброжелательным кажет себя Штефан Георге с нашими супругами. Никакого урона не нанес он им. И думаю я о жизни своей изгнаннической. И сжигает меня тоска... Окромя того, ежели на месте буду, то кошельком и словом поработаю и, быть может, спасу госпожу из темницы.

—