взбредет в голову стрелять в этих местах. Могут «духи» баловаться, могут и свои на стрельбище.

На следующий день, когда встало солнце, снова отправился Спирин на охоту. Пришла в его голову шальная мысль, а что если сходить на тот берег Фортанги. Никто и не узнает.

Ходить туда командиром запрещалось. Знал Макогонов, что закончится движения на том берегу реальными боями, в которых будут потери с обеих сторон. И пусть даже разведка отыграет те бои с перевесом в свою пользу, но кто вернет погибшим земного воздуха, а их родителям и женам вернет мужей и сыновей. И не будет благодарности и не будет наград от генерала Бахина. Зачем терять людей понапрасну. Одно дело прикрыть свою колонну, другое дело нарываться попусту. Боевики с той стороны Фортанги, что бродили по ночам туда-сюда, тоже не мыслили о столкновениях с макогоновскими бойцами. Им хватало работы на сопредельной чеченской территории. Здесь базы, здесь тихие заповедные места. Это галашкинские «реальные пацаны» решили проверить ленинскую разведку на слабо. Пятеро легли. Бородатым с того берега Фортанги хорошо платят за работу, им нет резона подставляться под крупный калибр макогоновских БРДМ.

Спирин перебрался на тот берег. Отошел недалеко. Пристроился за крючковатой сосенкой, стал ждать. Речка ему видна. Тропа перед ним. Думал Спирин, что кабанья. Что-то его сверлило внутри, он все не мог понять. Вспомнил о той волчице. Вдруг зашевелились волосы на голове, подумал, что, может, валить, пока не поздно, с этого проклятого берега Фортанги. Не зря Макогнов очертил здесь границу. Волчица, волчица… Да дьявол с ней, с этой сучкой лесной! Далась она ему. Вроде отогнал Спирин от себя дурные мысли. Но внутри все точит, точит. Стал думать Спирин о кабанчике — о том, как радоваться станет прилежный в бытовых вопросах Борода на кровоточащую кабанью ляжку.

Страх и боль гнали Салмана в горы.

Кружилась голова.

Ветер…

Дул страшный ветер. Клонились кроны деревьев, с земли поднимало ураганом листья и сушеную траву. Металась по кустам лесная кутерьма, гнал ураган лесного зверя прочь.

Проклятие легло на заповедную долину, горы и леса.

Салман волочился по знакомым тропам. Он гнал себя из последних сил вперед: ступал и уже не боялся шуметь. Страшный гул потрясал лес. Салман почти оглох. Он знал, что и всякий лесной зверь оглохнет от рева небесных демонов. Демоны сошли на землю, и начиналась последняя битва.

У волчьей ямы Салман задержался, напряг зрение и слух. Волчица была хитра. Она не тронула приманку, капканы остались пустыми.

Салман опустился на колени и стал разрывать яму. Он слышал ворчание щенков, он тянулся рукой ко дну ямы. Он схватил волчонка и, вытащив его наружу, свернул ему шею. Потянулся за вторым. Вскрикнул. Волчонок вцепился зубами в палец. Выволок Салман волчонка, наступил ему на голову ногой. И раздавил. Расплющил голову. Натекло немного крови. Третьего волчонка Салман достал и так же быстро убил. Он покидал тела в мешок. Закинул на плечо и быстро зашагал прочь.

Одноухая почуяла недоброе. Она рыла яму, чтобы перетащить туда свой выводок. Она хотела сохранить волчью стаю Хулхулау от этих сумасших людей. Люди убивали все, что мешало им. Они придумывали себе оправдание убийства — волчица несет проклятие. Этого было достаточно, чтобы раздавить ее семью. Одноухая подняла высоко морду. Завыла. Оставила свою работу и помчалась сквозь лесные дебри к берегу Фортанги.

Салман почти дошел до берега реки. Ему оставалось пройти бурный поток, и тогда все кончится навсегда. Он будет спасен. Его мир будет спасен!

Он уже ступал на холодные камни реки, и вдруг ощутил на себе взгляд. Такой, что заставил его замереть. Салман медленно — цепенея — обернулся. На него ледяным мертвым взглядом смотрела волчица.

Салман бросил мешок.

Мешок развязался.

Тела волчат подхватило горной рекой и поволокло течением: раздавленные тельца бились о камни, их затягивало под валуны. Река хоронила своих зверей, природа прятала от человека мертвых своих детей.

Салман шагнул и оступился.

Волчица молча, не издав рыка или воя, кинулась на человека. Салман видел, как летело на него серое мощное тело, как из открытой пасти рвалось пламя — демоническое адское пламя. Салман падал и не хотел верить, что наступает конец, что священная волчица станет рвать его горло и пить его кровь…

Дикий вой леса напугал Спирина, — он никак не мог прийти в себя: предчувствие стремительно надвигающейся трагедии мешало сосредоточиться. Ветер нес беду. Ветер всегда приносит беду. Восходящие потоки, сорвавшись с небес, закружились на земле в бешенном священном танце.

Спирин увидел демонов.

Они мчались по тропе, и огонь рвался из их оскаленный пастей.

Спирин очнулся, вскочил на колени.

И вдруг.

Волки!

Спирин узнал Одноухую и ее друга Большого Ву. Волки промчались мимо по тропе, не обращая внимание на человека. Спирин не целясь, на вскидку, выстрелил. Волчица бежала первой. Пуля догнала ее спутника. Большой Ву, сраженный пулей, взлетел под небеса.

Спирин мог поклясться тогда, что видел, как вышла из серого тела чистая волчья душа.

Душа волка смиренно уходила из этого мира.

Свирепая волчица, не останавливаясь и не оборачиваясь, умчалась вперед. Следы ее закидало листвой. Спирин побежал. Он бежал, задыхался, сдирая лицо в кровь о ветви деревьев. Он мчался почти так же быстро, как несшаяся где-то впереди священная волчица, властная Одноухая.

Задохнувшийся Спирин вдруг вырвался на берег Фортанги. И увидел человека, валящегося в стремительный поток. Он увидел распластанную в полете волчицу. Спирин вскинул бучину винтовку и выстрелил второй раз.

Салман корчился на берегу.

Перед ним на корточках сидел солдат. В его глазах Салман увидел страх. Это была совсем дурная примета — если в глазах солдата появляется страх.

— Ты догадываешься, солдат?

— О чем я должен догадываться?

— Ты убил священную волчицу. Ты взял мой грех на себя. Прости, солдат, это конец.

— Нужно было сначала убить волчицу, — монотонно толковал Спирин, — потом волчат. Волки не прощают.

Солдат говорил. Салман не слышал его голоса.

— Я простил. И ты прости.

Тело Одноухой перекатывалось по камням, гремучая Фортанга медленно утаскивала в пучину останки священной волчицы. Где-то в лесу остался коченеть ее верный спутник, Большой Ву.

Это на самом деле был конец.

* * *

После этого случая Спирин будто сломался. Борода тревожно вглядывался в глаза своего друга, но понять ничего не мог. Спирин не стал никому рассказывать о том, как он убил ту волчицу. Заводил с Бородой разговоры, что вот добивает он контракт, и все — домой.