– Я хочу прояснить все, – продолжил он. – Я никогда не причиню вреда братьям, которых я обожаю больше всего на свете. Я не буду принимать никаких решений без их согласия, – изрек он, поднимая ключ в воздух и позволяя Именам пожирать его взглядом, – вот почему, поразмыслив над этим вместе с ними, я решил оставить трон Херцельга себе и, таким образом, основать новое имя, как это сделал Марволо Кевалайн после второй Арены.

Гомон и приглушенный ропот разнеслись по всем уголкам комнаты, как вода, которая поглощает бумагу, пока та полностью не намокнет. Этого можно было ожидать, но не после сказанного перед этим.

Акар Анатчиш скрылся подальше от взглядов, которые впивались в него иглами. Однако, несмотря на его усилия, недовольство решением сына не скрылось от них. Это доставило Кенту Кевалайну удовольствие, о котором он не мечтал, как если бы А. тоже предало родное дитя.

– Если кто-то против воли нашего победителя, – вмешался священник, стремясь навести порядок и продолжить церемонию, следуя указаниям из своей потасканной книжечки, – я приглашаю вас сделать шаг вперед и изложить свое мнение.

Его взгляд метался от секира к секиру.

Кто воспротивится? Кто будет возражать против того, чтобы род Анатчиш оставался таким же, чтобы они не стали одним из самых могущественных Имен на Китовом мысу, подмяв под себя новые земли, сравнявшись с династией Станкевичусов?

Только один мог по-настоящему высказаться против. Тот, из семьи которого лерен происходил. Тот, кто в последнее время сблизился с Джетенопикс и Моркевирами, что потеряли своих глав и ждали избрания новых секиров. Однако Акар и не думал устраивать скандал, как, по слухам, это сделал отец Марволо после Второй Арены, предок секира Кевалайна. Он смерил лерена взглядом, полным несогласия, и только. Но старший сын А. смотрел на брата, победителя, без малейшего намека на обиду, наоборот, будто радовался его воле и повиновался судьбе.

Акар Анатчиш молчал.

– Тогда мы запомним этот момент не только как конец Четвертой Арены, но и как рождение нового Имени, Имени… – священнослужитель дал слово Аворику.

– Эремит.

– С Авориком Эремитом как первым секиром своей линии, – заключил он.

Священник смиренно поклонился, повинуясь воле Аворика и Святой Четверки. Толпа захлопала – первому из Э.

Неожиданно был избран новый секир. Без знамени, без выкованной на заказ короны, без особых украшений, без ничего, кроме нового Имени. Коронация Аворика войдет в историю, как и коронация Марволо. Херцельг не мог прожить еще один день без защитника осиротевших территорий. Вечер подходил к концу, и он требовал от собравшихся попрощаться с Херальдумами навсегда.

Священник судорожно листал страницы потертого тома. Он искал главу со словами клятвы, которую лерен должен был произнести, дабы окончательно стать секиром.

Внезапно, как для зрителей, ждущих у подножия возвышения, так и для самого говорящего, Аворик остановил его, схватив за запястье. Мужчина, одетый в тунику, с непониманием взглянул на молодого лерена, без пяти минут секира.

– Есть еще кое-что, – произнес Аворик и отпустил его старческую руку. Даже старший брат А. напрягся, хотя, казалось, его мало что удивило за этот вечер. – Я хотел бы объявить вам первый закон моего секьяра.

Обычно первый указ секира гласил о линии наследования, о том, как его достояние будет передаваться потомству и кто сможет претендовать на титул.

От этого зависела участь потомков Аворика. Сейчас он, по сути, решал, кому из них суждено будет отправиться на Арену в далеком будущем. Такой закон затрагивал и другие секъяры. По этой причине, по крайней мере, два секира должны были дать согласие. Конечно, указы родов по традиции писались от руки на скрижалях. Однако Аворик имел право просить позволения секиров при стольких свидетелях и позднее скрепить на бумаге договоренность.

Кент Кевалайн кипел от ярости. Кем он себя возомнил? Аворик еще не вступил в права, а уже выплевывал законы, как косточки от вишен. Бессмысленные и невежественные законы – иначе и не могло быть. Глупый мальчишка, отпрыск ничтожного рода.

– Что касается моего нового рода, Имени Эремит, титул секир или секейра будет передаваться не только старшему сыну или дочери, но и человеку, с которым я свяжу себя узами брака. – Толпа загудела, но Аворик не позволил им прервать себя. – А это значит, что моя невеста разделит со мной уважение и трон.

Это было безумие. Даже не потому что Аворик туманно проговорил пол наследника престола. Ни в одном секьяре не правили одновременно секир и секейра. Только смерть членов рода и свадьба давали право лерену и лересе носить корону. Однако в каждой династии был только один человек, кому нельзя было перечить. Не два. История не знала исключений. Только когда речь шла о исчезновении рода. Например, близнецы Пемондарк не хотели делить земли и признали себя одним целым. Секиры негодовали, так как невинная просьба Аворика привела бы к двум голосам на общих собраниях вместо одного.

Сават сделал пару шагов, чтобы привлечь к себе внимание толпы и прервал А. своим звучным, грудным голосом.

– Мой род против этой чепухи.

Придворные согласно закивали. Имена украдкой оценивали женщин рядом, как если бы те были золотыми жилами на их семейном древе.

– Могу я узнать почему, секир Станкявичус? – вежливо поинтересовался Аворик. Слова Савата сбили с толку избранного, поскольку в его книжке не было главы, посвященной этому вопросу. Он проклинал Четверку и нервно перебирал страницы.

– Каждое Имя имеет право голоса, – объяснил Станкевичус так, как если бы это было очевидно и молодой А. повел себя слишком невежественно и самонадеянно для титула, который должен вот-вот получить. – Два голоса с разными мнениями приводят к разногласиям.

Аворик кивнул.

– Я ценю вашу заботу, секир Станкевичус, – Аворик слабо улыбнулся, – но не думаю, что именно это вас по-настоящему беспокоит. Не столько разногласие двух голосов, сколько их количество.

А. понял, что попал в точку, заметив дрогнувший уголок рта собеседника. Он предвидел это и не спешил сдаваться.

– Поэтому воля Эремитов будет одна, – Аворик поднял указательный палец. – Секир и секейра должны совпадать во мнениях, в противном случае голос наследника или наследницы окажется важнее.

Берн Бельтесорн не смог сдержать смеха.

– Тогда для чего весь этот цирк? – выпалил он.

– Ради остальных привилегий титула, – ответил лерен, как будто это было ясно как день. – Я хочу, чтобы к моей секейре относились с тем же почтением, чтобы ее приглашали на торжества, чтобы она сидела рядом со мной за столом. А если я умру, не породив на свет детей,